Прячет улыбку.
Колдует над «тремя волосинками», что едва достают плеч, вьются и
топорщатся во все стороны, но Фанчи их усмиряет, делает из меня
приличную леди.
Как сказала бы пани Власта.
И, возможно, даже одобрительно кивнула бы.
Или нет?
Я подхожу к зеркалу, вглядываюсь придирчиво в отражение, ищу
изъяны, ошибки, недочеты, упущения, несоответствия… список, что у
меня есть, продолжать можно очень долго. Но ярко-красный наряд,
составленный из юбки с завышенной талией и кружевного кроп-топа,
сидит идеально, оставляет лишь небольшую полоску кожи.
В рамках приличия.
– Добавь, и будет идеально, – Фанчи подходит неслышно,
протягивает бархатный футляр с брильянтовыми серьгами пани
Власты.
Фамильными.
И, помешкав, я всё же их беру.
Они уместны, не уступают в своём величии изделиям
«Сорха-и-Веласко», не будут выглядеть новомодными дешёвками.
Поскольку драгоценности панов из Рожмильта дешёвыми быть не могут,
пусть из всех драгоценностей и остались только эти серьги.
Изящные.
Будто невесомые.
Всё же тяжёлые, оттягивают мочки, и к середине ночи, когда всё
закончится и можно будет поехать домой, серьги захочется снять
вместе с ушами.
– Пора, – Фанчи вторит разнёсшейся по всей квартире трели
звонка.
Спускается.
Гремит дверной цепочкой.
И мне тоже пора спускаться, но приступ нарциссизма, как хмыкала
пани Власта, меня догоняет, заставляет полюбоваться своим
отражением ещё, улыбнуться ему и самодовольно отметить, что
причёска получилась не хуже, чем если бы над ней трудился Кобо, и
что акцент, выделив глаза, я сделала правильно.
Получила в итоге красавицу, сошедшую с обложки глянца…
– Крайнова! – нетерпеливый голос Любоша раздается снизу.
Обрывает приступ самообожания, подгоняет, и, подхватив клатч, я
гордо отстукиваю каблуками по лестнице. Чувствую себя одной из
киноактрис, которые тоже спускаются медленно, появляются постепенно
в кадре и восхищённые взгляды окружающих ловят.
Я тоже ловлю.
Держу королевскую осанку, поднимаю гордо подбородок и… порчу
сцену, достойную Голливуда, гримасой, что, опережая мысли,
появляется в ответ на закатанные Любошем глаза, в коих восторг я
всё ж заметить успеваю.
– Ты испортил мой торжественный выход, – я сетую.
Преодолеваю уже быстро оставшиеся ступени.
Выстукиваю гневно каблуками.
– А ты испортишь моё выстраданное интервью, если не
поторопишься, – Любош парирует невозмутимо.