И её любовь загонять всех под архетипы и амплуа злит.
Он не романтический герой.
И не трагический.
– Прекрати…
– Что? Ты вот, правда, у нас хичкоковская блондинка.
– А ты у нас резонёр[1]?
– Он самый, – Ага тонко улыбается, салютует бокалом и за спину
мне смотрит, чтобы весело оповестить. – Тебя нашли…
Говорит, а зычный голос пани Катаржины её заглушает:
– Кветослава!
Я оборачиваюсь, сдерживаю тоскливый стон, цепляю улыбку, чтобы
посмотреть, как пёстрая толпа, подобно морю перед Моисеем,
расступается.
Разбегается в ужасе и страхе.
А пани Богдалова с хищной улыбкой плывет бордовым фрегатом прямо
на меня, изучает рентгеновским взглядом.
– Пани Катаржина…
– У тебя на голове воронье гнездо, деточка. Оттенок помады тебе
совсем не идет, да и в целом ты выглядишь бледной поганкой, платье
явно не твоего цвета, – пани Катаржина говорит в своей излюбленной
и привычной бесцеремонной манере.
Без приветствий и приличий, которые в разговорах считает
излишними.
Особенно со мной.
– Я, пожалуй, пойду составлю компанию Мареку, – Ага бормочет
едва слышно, кидает сочувственный взгляд.
Ускользает поспешно.
– Но я рада тебя видеть здесь, – пани Богдалова снисходительно
улыбается, – остальные выглядят ещё большими безвкусными болванами,
чем ты. А своей бестолковой подружке передай, что я ещё с ней
поговорю.
Потом.
Сейчас же она поговорит со мной.
О том, о чём на светских раутах по этикету не принято:
–…тебе же сегодня прощается, поскольку я понимаю всё твое
потрясение после случившегося: сначала отец, потом такое несчастье
с моей дорогой Властой, – пани Катаржина качает головой, отчего
завитые кольцами и выкрашенные чёрным волосы подрагивают, спадают
на испещренное морщинами круглое лицо, и белой полной рукой от глаз
отводятся, – как она?
– Хорошо, – я удерживаю улыбку.
Оправдываю беспокойство Любоша.
Потому что сбежать хочется.
Не отвечать на неуместные и неудобные вопросы, не видеть жалости
в выцветших голубых глазах, не слушать сочувствующие речи.
Я ведь не просила ни жалости, ни сочувствия.
– Я бы хотела к ней съездить, – старинная приятельница пани
Власты за локоть ухватывает цепко, не сбежать, – но Власта стала
настоящим затворником. До нее невозможно дозвониться. Право слово,
я сорвусь в Карловы Вары без предупреждения и визит вежливости
нанесу совсем невежливо…