Прощу.
А вот дон Диего моё опоздание мне вряд ли простит, как и Любош
подобного провала после кучи потраченных денег и времени.
Соображать, Крайнова, надо было быстрее.
– Мой фотограф. Минута, и мы сможем подняться.
Если интервью ещё в силе.
Сомнения Марека я, кажется, оправдала.
– Вашего фотографа у стола с закусками и в компании
очаровательной леди вы, боюсь, не найдете. Я отправил его наверх.
Думаю, они со стариком сейчас заканчивают съемку. Мы будем как раз
вовремя, Квета, – Алехандро улыбается.
Подставляет локоть.
И пальцы, едва касаясь, на сгиб приходится положить, оставить
своё мнение при себе, вспомнить о работе и профессионализме, что не
позволяют вылить все ещё полный бокал шампанского на голову
скучающего богатого наследника.
– Не сердитесь, Квета, – он просит примирительно.
Тормозит на втором витке лестницы, куда гостей не пускают два
плечистых секьюрити и где нас уже не видно, поэтому руку с локтя
очаровательного внука дон Диего я убираю.
Но он удерживает.
Забегает вперед и путь заграждает.
– Мне, правда, было интересно познакомиться с вами до того, как
вы испортите мнение о де Сорха-и-Веласко после общения с моим
стариком, – он признается, скользит пальцами по моей руке,
опускается до запястья, переплетает наши пальцы. – Я был в редакции
всего раз и недолго, но больше всего услышал именно о вас. Ни об
одном из камней я не слышал столько увлекательных легенд и историй,
сколько о Кветослве Крайнове. Вы, правда, знаете русский?
– Правда, моя лучшая подруга живет в России, – подтверждаю я на
русском.
Чтоб на диковинную зверюшку в моем лице смотреть было ещё
интересней.
– Вы многогранны, как «Большая звезда
Африки»[2]. Столько восхищения, столько
зависти и столько ненависти, и всё о вас.
– Вы что, перепутали кабинет главного редактора с курилкой? – я
да, хамлю, выгибаю иронично брови и руку вырываю.
Приподнимаю подол платья и по лестнице взбегаю.
Вот только Алехандро де Сорха-и-Веласко догоняет, но продолжить
признательный монолог не спешит, доводит до кабинета и дверь, кивая
стоящему рядом очередному секьюрити, открывает, пропускает
меня.
Шепчет быстро, когда мы равняемся:
– Ваш редактор прав, вы, действительно, единственная,
Кветослава.
Ещё неповторимая.
Знаю.
Слышала не раз и не два, поэтому, как фыркнула бы лучшая подруга
Дарийка, сердце не трогает, заставляет пройти мимо.