Вытянуть стихи хотел он.
– Дамы и господа, – я раскланиваюсь во все стороны, получаю
аплодисменты Дарийки и Андрея с Ником, – перед вами выступает
лучший чтец современности! Тэффи. «Семь огней»…
Семь камней.
Не самое любимое у Тэффи, но я читаю вдохновенно, смотрю на
Дима:
–… И бледнеет и горит, теша ум игрой запретной, обольстит
двуцвет заветный, лживый сон — Александрит… Ты, двуцвет, играй!
Играй! Всё познай — и грех, и рай!.. Меркнет…
– Север, сафир, а не изумруд потом! – Дим снисходительно
хмыкает.
Получает по роже подушкой.
И отскочить от оскорбленного знатока Тэффи я не успеваю,
оказываюсь перекинутой через плечо головой вниз.
Визжу.
А Дим хохочет, кружась и крепко удерживая:
– …васильком цветет Сафир, сказка фей, глазок павлиний, смех
лазурный, ясный, синий, незабвенный, милый мир… Ты, Сафир, цвети!
Цвети!..
… цвети сафир.
Изумруд и александрит.
Ещё рубин.
Топаз, аметист и, конечно, алмаз.
Семь камней в поэзии и семь камней в коллекции.
Я не могла ошибиться.
Вот только дон Диего молчит, даже когда я заканчиваю, слишком
долго молчит, и тишина кабинета давит, стучит вместе с начавшимся
дождём.
– Что ж… – он наконец заговаривает, отходит к панорамному окну,
отворачивается, – я думаю, мы попробуем, Кармен. Девчонка не совсем
бестолкова и тупа.
– А… – Кармен сказать не успевает.
Поднятая рука с блеснувшей печаткой её останавливает, заставляет
замолчать и отданное тихим голосом распоряжение выполнить:
– Мальчишку проводи вниз, пусть сделает снимки.
– Хорошо, – Кармен кивает.
Уходит.
Уводит Марека, оставляя меня наедине с владельцем
«Сорха-и-Веласко», что задумчиво разглядывает вечернюю Прагу.
Неприветливую в опустившихся промозглых сумерках.
– В Праге холодная весна, slečna Krainová. Дождливая, как у
англичан… – дон Диего выговаривает с непонятной обидой, – и ещё
более мрачная. Вы, правда, любите Прагу, slečna Krainová?
– Правда, – я подхожу к нему, чтобы встать рядом и начавшееся
неправильно интервью сделать ещё более неправильным, – она
восхитительна. Особенно, когда распускаются пионы и зацветают
каштаны.
– И когда же это случается? – он интересует иронично.
– В мае, – я улыбаюсь невольно, делюсь своим, личным, – май
самый прекрасный месяц в году. Ещё нет летней пыли, толп туристов и
палящего солнца. Город дышит, пахнет весной до одури. Цветет.
Жасмин, яблони, вишня. Хочется жить и, забравшись на Петршин,
раскинуть руки и закричать «Прага, я люблю тебя!»…