Да уж… Лучше бы я ключ убрала в
карман ночной рубашки.
Я перевела взгляд с лица Рензела на
его руку, которая продолжала сжимать ключ, и опять поругала себя за
рассеянность. И как теперь его забрать? Подойти страшно. А сделать
это в любом случае придется, и не потому что Рензел предлагает или
настаивает, а потому что ключ мне самой нужен.
Но как же страшно подойти…
Видя мою нерешительность, Рензел
тяжело вздохнул, положил ключ на спинку скамейки и отступил. Он
взмахнул ладонью, мол, бери, не бойся, и убрал руку туда же, где
все это время была вторая – за спину, а я тяжело сглотнула. Что
ж…
Стиснув кулаки, вышла из-за Арона,
который проводил меня внимательным взором, и под пристальным
взглядом двух… нет, четырех мужчин (про стражу совсем позабыла),
осторожно двинулась к скамейке. Не доходя до нее двух шагов, в
нерешительности замерла. Руки и ноги онемели от волнения, сердце
неистово колотилось где-то в горле и скрадывало дыхание, отчего
начинало жечь в груди. А я не спускала глаз с Рензела, который
продолжал стоять и, приподняв черную бровь, за мной наблюдать.
Он не шевелился, ничего не говорил.
Замер. Будто хищник – большой черный кот, а я еще больше напомнила
себе жалкую и трусливую добычу, что злило. И, наверное, благодаря
этой злости да напряжению, что полностью мной завладело, я все-таки
сорвалась с места, подбежала к скамье, схватила ключ и тут же
отступила. Рензел даже не шелохнулся, только приподнял вторую
бровь, а я мысленно порадовалась, что все важные вещи: ключ и
письмо папеньки, – наконец-то… Стоп! А где письмо папеньки?
А письмо папеньки отняла у меня загребущая лапа подлости, когда
я вскочила со скамьи и отпрянула при появлении принца. Вернула она
его с дуновением ветра, который будто специально немного усилился,
и с тихим шуршанием конверт прошелестел мимо меня прямиком к ногам
принца. Столь жгучей досады я еще ни разу в жизни не испытывала.
Чудом не застонала. А на лице у меня отразился такой калейдоскоп
эмоций, что брови принца опять взметнулись вверх.
Я напряглась, когда Рензел тихо
хмыкнул и пошевелился. Он медленно склонился, подобрал с земли
конверт и, преодолев расстояние в шаг, положил его на скамейку,
после чего отвернулся, чтобы отойти. А пока он не видит, я на
цыпочках бросилась к папенькиному письму, но только мои пальцы его
коснулись, как – о, Богиня, за что?! – опять подул треклятый
ветер.