Все это так странно. Просто ну очень странно… Особенно поведение
принца. Еще недавно он боялся из комнаты меня выпустить, а тут
разрешил прокатиться на лошади. Но если он хотел моей смерти, то
зачем спас? И упустил такой отличный шанс оправдаться перед
папенькой печальным: «Не успел»? А потом еще пытался позаботиться
обо мне – ноги перевязать. Злате согласился помочь, хотя его отец
сейчас очень слаб и ему лишний раз из постели лучше не вставать, не
то что спасать умирающих лошадей.
Ох… Кажется, я совсем перестала что-либо понимать и окончательно
запуталась. Пока ехала до замка чуть не изъела душу тревожными
мыслями, пытаясь до чего-нибудь толкового додуматься. И перестала
заниматься самоедством только по прибытию в северную часть
королевского поместья.
Здесь мне еще не приходилось бывать. Как выяснилось, на заднем
дворе скрывалась дубовая аллея и густой сад, что больше походил на
лес из хвойных и лиственных деревьев. Чистая и глубокая зелень без
намека на нежные розовые бутоны рододендрона.
Рензел помог мне спуститься с черного жеребца, и когда мои ноги
коснулись земли, я болезненно поморщилась.
– Оставьте лошадь леди Цессары и уходите, – приказал он сэру
Ларису. – Проследите, чтобы нас никто не побеспокоил.
– Слушаюсь, – поклонился рыцарь и жестом показал, чтобы
стражники уложили Злату на траву недалеко от северной башни.
Они быстро освободили ее от веток и пут. А я собралась было
подойти к лошади, но услышала голос Арона, который спешил к нам с
восточной стороны, и замерла.
– Вы звали меня, ваше… – лекарь запнулся, стоило ему увидеть мой
плачевный вид.
Он сделал два стремительных шага мне навстречу, но опомнился и
остановился. Напрягся, сжал кулаки и произнес осипшим голосом:
– Цесс… Леди Цессара, что с вами произошло?
Я впилась поломанными ногтями в ладони, чтобы почувствовать боль
и не сорваться. Не кинуться к Арону, от которого так и веяло
теплом, среди стужи и страха, что меня окружили. Хотела все ему
рассказать, пожаловаться на несправедливость, излить всю свою боль,
попросить защиты. Но губы предательски задрожали, и с них слетел
только сдавленный всхлип.
Все мое молчание за время дороги, все чувства, что не давали
покоя душе и разуму, вдруг подступили болезненным комом к горлу и
грозились вырваться безудержным рыданием. Поэтому я зажала рот
ладонями, а вместо меня заговорил принц: