– Да что вы заволновались, госпожа!
Будь она отравлена, я бы сразу выплюнула!
Я ничего не ответила, только усерднее
потерла висок.
– Ну, госпожа! Ну, полно…
Она замолчала, когда я на нее с
укором посмотрела. Пристально, долго и тяжело, потому что стальные
обручи на моем сердце стянулись сильнее.
Марька и я – очень похожи. Случалось,
я ловила себя на мысли, что смотрю в собственное отражение, если бы
мне выпала судьба не знатной девицы, а простолюдинки. И это
сходство пугало, потому что оно было не только внешним. Иногда я
узнавала себя в поступках Марьки, особенно когда она переполнялась
решимости и делала то, что считала правильным. И эта ее решимость,
граничащая с отчаянием, так походила на меня, из-за чего возникло
подозрение: почему принц Рензел бывает со мной резким. Мне даже
стало его чуточку жаль. Но только чуточку и на мгновение, потому
что в отличие от Марьки я умею думать, а не просто делать. И если
что-то делаю, то ради собственного выживания, а не с целью случайно
угробить себя каким-нибудь ядом!
– Марька, – я тяжело вздохнула. – Еще
раз так сделаешь, и я тебя уволю.
Она виновато потупилась, но ее губы
дрогнули в полуулыбке. А у меня слезы на глаза навернулись, но я
сдержала эмоции и не стала задавать вопрос: откуда Марька знает
вкус яда. Потому что помнила, где папенька ее нашел, прежде чем
привел к нам в дом.
Семья Адье не очень богата, поэтому и
слуг папенька выбирал простых. Многие из них оказывались нечисты на
руку – до Марьки я успела сменить четырех служанок и троих из них
поймала за воровством – или отличались грубостью, хамством и
невежеством. Одну вовсе выгнала с позором, когда нашла свое платье
порезанным. А насолить она мне решила, потому что отругала ее за
неаккуратность.
Марьку папенька привел в дом три года
назад. Тогда она была худой, забитой, осунувшейся девушкой, и
жизнью блестели только ее глаза. Как я потом выяснила, Марька была
служанкой у барона Глишера‚ известного всем как самодур и
скупердяй. Он так трясся за свое состояние, что обвинял всех в
воровстве, избивал слуг и долго не решался на женитьбу, потому что
женщины – меркантильные стервы. Он свято верил, что его будущая
жена обязательно его отравит и отберет состояние. Но, как известно,
из одинокого мужского брюха наследники не появляются, вот он и
решился на женитьбу.