— Нет.
— Нет?
— Тебе показалось. — Прозвучало,
кажется, убедительно. — Как Сережка?
— Сережка хорошо. — Ростислав
буквально сверлил меня глазами, я чувствовала на своем лице его
взгляд. — Так, значит, мне показалось?
— Да, именно так. — Я пожала плечами,
разглядывая танцующих вокруг. — Все хорошо, просто много дел. Твоя
жена — настоящая красавица.
Рука на моей спине напряглась.
— И что это значит?
— Это значит, что у тебя прекрасная
жена. — Точка, такая жирная, что можно было пощупать пальцами. —
Ничего более.
Я все-таки повернула голову и
посмотрела в серые глаза, опушенные темными ресницами, и губы его
сжались, когда и Ростислав наконец увидел мое лицо... В меня вдруг
ударило хлесткой пощечиной осознание того, что теперь, вот именно
теперь, став женой Лукьянчикова, я окончательно и бесповоротно
отрезала себе путь к тому, что — вмешался внутренний голос
— и так не могло случиться.
— Поздравляю тебя с замужеством, —
сказал Ростислав, и эти слова вдруг прозвучали почти издевкой в
моих ушах. — Надеюсь, ты счастлива.
Я не смогла ничего выдавить из себя в
ответ, а он не проронил больше ни слова, а когда музыка
закончилась, просто отпустил меня и направился к своему столу. Я
неуверенно поплелась к своему.
Мы с Костей вернулись домой к
полуночи. Я приняла душ первой и забралась в постель, сворачиваясь
клубком и изо всех сил стараясь притвориться спящей, пока из ванной
не вернулся мой муж.
Я услышала шаги, а потом Костя лег
рядом, придвинулся ближе и запустил руку под одеяло, чтобы обнять
меня и подтянуть к себе. От него, как обычно, пахло сигаретами, и
неожиданно меня затошнило от этого запаха, от прикосновений, от
ощущения прижимающегося к моему чужого тела...
Надеюсь, ты счастлива.
Я вывернулась из объятий и
развернулась к Косте лицом, чтобы видеть его глаза.
— Костя, ты можешь сказать, почему
мне изменял?
Его лицо отразило безошибочно даже в
темноте распознаваемые удивление, злость, холодную решимость...
— С чего ты вдруг вспомнила? Это твой
Макаров так на тебя подействовал?
— Макаров здесь ни при чем. — Но он,
ясное дело, не поверил. — Ты можешь сказать или нет?
Я все смотрела в его угловатое лицо и
все ждала чего-то, но Костя только сжал губы и отвернулся от
меня.
— Лучше спи.
— Значит, не скажешь.
— Не скажу.
Что-то поднялось во мне удушливой и
жаркой приливной волной в ответ на его слова, мои руки, лежащие у
лица, сами собой сжались в кулаки, и слова сорвались с губ яростным
шепотом, так хорошо различимым во тьме: