— Я спала с Макаровым.
Костя тут же развернулся ко мне, но
теперь уже я отвернулась и выпрямилась твердой и безразличной ко
всему доской, и сжала зубы и зажмурилась, как будто это помогло бы
мне не слышать.
— Ты врешь мне, да? — Его шепот был
похож на шип. — Ты бы не стала спать с женатым мужиком, ты снова
врешь мне, Юся, ты, черт тебя дери, мне снова...
— Не вру. — Я тоже шипела. — Я ничего
не выдумала. Все было.
— И когда? Когда я уезжал на Новый
Порт, тоже было? Скажи мне!..
Костя попытался развернуть меня к
себе, но слишком сильно впился пальцами в плечо, и я вскрикнула от
боли. Его руки тут же разжались и отпустили меня, и некоторое время
в темноте было слышно только мое тяжелое дыхание да тиканье
механических часов на тумбочке у кровати.
— Спокойной ночи, Костя, — наконец
сказала я очень ласково, хотя внутренности грозились разорваться на
части вместе с душой. — Приятных снов.
Он ничего не ответил.
Мы почти не разговаривали с
Лукьянчиковым до самого его отъезда на Новый Порт. Не пытались
мириться даже после ночей, в которых неизменно сдавались друг другу
— и я ненавидела его за это еще больше, потому что справиться с
тем, что он зажигал во мне, не могла.
Но даже после экстаза, в котором и
он, и я сгорали, как спички, дочерна, даже после того, как,
проснувшись утром, обнаруживали, что спим, обнявшись и прижавшись
друг к другу — нет, теперь мы не говорили.
То странное чудовище, что пробудили
во мне простые слова Ростислава Макарова, выбралось на свет из
тьмы, куда я его так упорно все это время загоняла, и теперь
требовало еды.
И я кормила его. Злостью. Желанием
отомстить. Нежеланием признаться, что я на самом деле соврала и все
придумала. Ложью, которая так быстро обросла подробностями и
фактами — я и не подозревала, что могу так холодно врать своему
мужу в глаза, рассказывая о том, чего никогда не было.
Я задыхалась от молчания, которым
Костя встречал эту ложь. Мне хотелось, чтобы он сорвался, заорал,
признался мне наконец, сказал, что хоть капельку, но все-таки
сожалеет о том, что делал — но он молчал, и от этого молчания в
доме висела ужасная тяжелая тишина.
Меня спасала от нее только
работа.
Работа... и Ростислав.
Уже в понедельник после свадьбы
Ростислав вызвал меня к себе и извинился. За что — не сказал, но у
меня была догадка, и она наполняла меня трепетом и заставляла не
опускать глаза, когда его взгляд встречался с моим.