Когда я не ответила, он отпустил мою
руку, затушил сигарету и поднялся, тоже больше на меня не
глядя.
— Понятно все. — Я упорно молчала. —
Молчи, молчи сколько угодно, но только вот что, Юся: я еду с тобой
и это не обсуждается.
***
По прибытии я осталась в родительском
доме, а Костя поселился в доме своего отца, где они с ним затеяли
ремонт. Меня якобы переселили к родителям, чтобы не мешал
перфоратор, запах краски и вообще, чтобы я могла отдохнуть после
операции и прийти в себя. Я не возражала. Мама тоже и, кажется, она
поняла все без слов, потому что в общении с Костей я стала замечать
почти не скрываемый ей холодок.
Костя тоже его замечал и старался у
нас без необходимости не появляться. Мы встречались только у моей
бабули, куда он заходил изредка, чтобы проведать ее и наколоть дров
или натаскать воды, раз уж последнее я делать не могла,
обменивались парой реплик и расходились — без ругани и криков, без
оскорблений и взаимных уколов, молча, как будто нам было больше
нечего друг другу сказать.
Костя и нашел бабулю мертвой за
неделю до своего отъезда на Новый Порт. Заглянул ее проведать утром
— и увидел лежащей на постели и уже совсем холодной, и такой
умиротворенной, словно смерть эта пришла за ней в тот день и час,
когда она этого хотела.
Бабуля была тихая и благостная в
последние дни: часто улыбалась, наблюдая за тем, как я суечусь,
наливая ей наваристый горячий бульон в миску с отколотым краем, или
снимаю с веревки стираное белье, пока она сидит на крылечке и
жмурится под еще ярким солнцем... Мама сказала мне потом, что она
ждала меня, и что так бывает — старые люди могут ждать кого-то
очень любимого, цепляясь за жизнь, а потом, увидев и попрощавшись,
спокойно уходят, покидая этот мир.
Бабуля дождалась меня и ушла.
Костя сказал сначала мне, я сказала
папе, и уже он отвел маму в комнату и сообщил ей — и моя взрослая
шестидесятилетняя мама заплакала, как ребенок, когда ей сказали,
что ее старенькая восьмидесятипятилетняя мама умерла.
Меня же слезы накрыли только на
поминках. Я помнила, что зарыдала в голос, усевшись на деревянном
крыльце и закрыв лицо руками, но не помнила, как рядом оказался
Костя, как он отвел меня в сад и усадил на скамейку под рябиной
подальше от людских глаз, не помнила, как оказалась в его объятьях,
обливая слезами воротник его куртки, пока он успокаивающе гладил
меня по волосам и что-то говорил в ответ на срывающиеся с моих губ
слова и бессвязные фразы.