«Туда складывают памятные вещи
родственники усопшего, у нас тоже так делали, только без сундука,
просто в мешочках.»
След радости на этом сундуке говорил
о том, что внутри явно не памятные вещички усопшей, там что-то из
мира живых, а осмотрев внимательно крышку гроба и следы от неё на
самом гробу, он убедился, что его открывали много раз,
приоткрывали, точно как он сейчас, снизу, чтобы добраться до
сундука.
«Здравствуй, клад.»
Развеяв все магические построения,
кроме источника света и щита на двери, он осторожно достал сундук
левитацией, поставил на лавку для скорбящих, сел рядом, открыл
сундук и замер от окатившей его волны очень древней магии — внутри
были заклинания, похожие на те, которые сейчас ставили на кухонные
шкафы, чтобы сохранить еду свежей, и очень мощные щиты, позволяющие
закрыть эти заклинания от магического поиска.
«Это делал маг сильнее меня.
Ого.»
Что-то ещё в этих щитах было
интересное, но ему было не интересно разбираться, гораздо больше
хотелось узнать, что внутри, и он открыл верхний конверт,
запечатанный сломанной сургучной печатью, которая показалась
знакомой, но он не стал рассматривать, спеша открыть письмо. Письмо
выглядело так, как будто его написали вчера — плотная сероватая
бумага, насыщенные фиолетовые чернила, твёрдый почерк взрослого и
уверенного в себе человека, и очень богатого, судя по тому, как
просторно он писал, не пытаясь экономить чернила и бумагу. Манера
письма была устаревшая, но, тем не менее, прекрасно читалась, и
Барт стал читать, мысленно переводя на современный язык.
«Моя дорогая, моя милая Софи, целую
твои нежные ручки тысячу раз, и припадаю к твоим крохотным ножкам,
моля о прощении. Я худший из людей, и несчастнейший из них — я
снова вынужден отложить свой приезд и оставить тебя в праздники без
своей любви во всём объёме. К огромному моему прискорбию, местный
хозяин, господин Аль-Сухум, так прельстился моим обществом, что
нипочём не желает меня отпускать, его пиры вынимают из меня всю
душу, крайний был три дня назад, и я так испраздновался, что вот
только осилил добраться до письменного прибора, чтобы написать
тебе, душа моя. Я в полном здравии и готов пировать дальше, хотя
сердце моё и болит из тоски по тебе, но тем сильнее я буду
стремиться здесь всё закончить как можно скорее. За меня не
волнуйся, меня хранят твои молитвы, лучше любых лат, но латы тоже
целы вполне. Читаю твои письма каждый день, они согревают меня
изнутри. Жду встречи сильнее, чем северяне ждут весны, готов
принять смиренно все проклятия, которыми тебе будет угодно меня
осыпать — видят боги, я их заслужил, задержавшись в этой
гостеприимной пустыне на столь долгий срок. Простить себе не могу,
что уехал из столицы без единого твоего портрета, умоляю — закажи
для меня копию с любого своего изображения, какое тебе больше
нравится, чтобы я мог носить в кольце или медальоне, это будет мне
лучшим подарком от тебя.