***
Захмелевшая компания всё чаще взрывалась неприличным гоготом, кое-кто из гостей дымил сигарой, вывалившись из кабинки. Толстопузый депутат в красной рубашке держал в одной руке бутерброд с икрой, от которого то и дело откусывал, другой сдирал с горла чёрную бабочку.Маша поморщилась от шума и вернулась к размышлениям, как подобраться к загадочному Гидеону.«Все эти сны про Лу и Гидеон в газете как-то связаны. С тех пор, как всё это снится, вся нежить как взбесилась, требует это чёрное сердце, а в газетах этот Гидеон. Надо разнюхать, пока с Лу ничего не случилось. Меня Гидеон наверняка почует, если так силён. Вот если бы отправить кого-то обычного... какого-нибудь дурака совсем... идиота».– Скучаем?Маша обернулась с ледяным изумлением. Рядом пытался устоять на ногах круглый грек в годах. Поняв, что пол так и собирается плясать сиртаки, он приземлился рядом с девушкой на диван и тяжело вздохнул, натянув дорогой костюм с серебряной нитью на пузе до предела.– Такая красивая и такая грустная... – протянул толстяк, икнул и хлопнул лапищей по Машиной коленке.Девушка вздрогнула, сдерживая гнев, брезгливо отбросила потную ладонь и бросила взгляд на Лу. Тот совсем скрылся в табачном дыму. Вокруг локонов тёмного золота в сизых нитях тумана мелькали призрачные красные лица, искажённые алкоголем и вседозволенностью.«Ладно. Сама. Не впервой».– Что ж ты... гру-у... убая-то такая... кто тебя манерам... учил...Грек сгрёб за плечи ручищами, пытаясь повалить на диван. В голове девушки вереницей пронеслись образы:...какая-то очень важная печать падает на поддельные документы, купюра за купюрой ложатся в серые карманы, крики, ругань, смех этого толстяка и где-то далеко-далеко на заднем фоне плачет девушка. Ей больше некуда идти...Тонкое платье, не выдержав, затрещало. Этого Маша стерпеть не могла. У горла встал тяжёлый ком, в глазах потемнело. Она резко оттолкнула грека, и словно в трансе, потёрла ладонь о ладонь. Тихо, едва слышно прошептала:– ...Толстяк замер и за мгновение протрезвел. Он сел, широко расставив ноги и обхватив руками голову, уставился в пол. Грек словно выцвел, будто странное незнакомое слово вывело с него все краски. Он разом как-то постарел и провис, словно из него вынули стержень. Мужчина издал мучительный полузвдох-полустон, пусто огляделся и поплёлся куда-то, шаркая ботинками, как столетний старик.– Интересно, Лу, – задумчиво протянула Маша, когда они с Лу выходили из «Сакуры», – а где та официанточка, с которой ты заигрывал?Лу быстро пожал плечами и обворожительно улыбнулся.– Понятия не имею, дорогая. Не её смена, наверное. Пойдём, я уста-ал.