Чёрное сердце - страница 20

***

Осень нахмурилась сизыми тучами, ледяным северным ветром содрала всю листву с тополей. Завернулась в туманы мышиного цвета, разрыдалась унылыми дождями, растеклась грязными лужами, расклеилась. Всю ночь в окна тарабанили холодные капли. Лу ушёл, как всегда, рано утром. Маша спала плохо, просто ужасно. Она стонала и металась по постели, пытаясь вырваться из крепких пут сна. Меф встревоженно мяукал рядом и лизал руку хозяйки.Маше снилась мглистая заснеженная ночь и страшная буря на самом краю старого села. Из чума вылезать было опасно, потому она ещё накануне накрыла оленей шкурами. Уже опуская полог, ещё нестарая удаганка(Жрица, рангом выше, чем рядовая шаманка (якут.) Олооно увидела чёрное зарево на окоёме с запада, но вместо того, чтобы пойти к чёрному кургану и охранять его, как должно, принялась бормотать дедовы молитвы.Дети сидели внутри. Семнадцатилетняя чернокосая Оррунэ помешивала оленину в котле, десятилетний Арамаан скоблил шкуру старого Пея. Бедняга на днях отправился в нижний мир, к своим сородичам. Пять лет прошло с тех пор, как Киргиэлей не вернулся с охоты. Океан забрал верного мужа, преданного друга. Олооно спела ему прощальную песнь, тяжело вздохнула и взвалила себя всё хозяйство.Она села у очага, зашивая старую сангыях, облезлую шубу, затянула низким грудным голосом песню о том, как придёт лето. Может, вьюга услышит и уймётся. Оррунэ тоненьким голоском поддержала мать. Говорят, удаганки раньше служили огню. А очень сильные летали выше земли, далеко-далеко. Олооно всю недолгую жизнь просидела в чуме, тихо служа Урун Айыы Тойону, охраняя то, что завещано дедом.Буря, однако, и не думала униматься. Олооно чудились чужие голоса в вое ветра, иноземные, со странными словами. Но когда полог прогнулся под чьим-то весом, огонь в очаге погас, и Оррунэ вскрикнула от страха. Удаганка молча разожгла огонь, отогнула толстую шкуру и впустила гостя. А гостей оказалось несколько: хозяйка насчитала семеро. Семь русских дворян, что пришли издалека. Шестеро мужчин и одна женщина. Нездешние лица, нездешние шубы, обмороженные руки, лица. А в глазах – дикий ужас.Олооно не выговаривала их фамилии, только имена и то плохо, звала по-своему: Якыв, Ылег, Асыли, Тапан, Тэрэнт, Буотур, Суодэр. Девушку звали Литиной, они с Ылегом всё время держались за руки, вот только глаза Ылег отводил, будто видел что-то... будто он уже не здесь, а в Нижнем мире. Олооно приютила их, уложив вместе со своими детьми.Буря продолжалась. Неистовствовала. Будто Сугэ Тойон решил сдуть всё, что покрывает землю. Олооно поначалу расспрашивала гостей, но они говорили лишь общие, пустые слова, не слишком объясняющие, что же с ними случилось: они – экспедиция из Сан-Петеурха, должны были изучить земли на севере и нанести их на карту. А когда они описали громадный чёрный холм, наполовину занесённый снегом, и громадное уродливое сердце внутри, удаганка пришла в ужас. Эти земли – священный дом богов, ступать смертным туда запрещено испокон веков. И она, Олооно, должна была охранить путь туда. Никто вот уже тысячу лет не пытался пройти к кургану, но люди приплыли с юга. Осквернили святыню. И Олооно не удержала чужеземцев, хотя видела знак на окоёме. Не пошла к елук сурэх(Мёртвое сердце (якут.), испугалась за детей, хотела пересидеть с ними бурю. Но теперь поздно. Слишком поздно.Она сказала об этом гостям, но те сидели с пустыми глазами, ничего не понимая, как тряпичные куклы Оррунэ. И тут удаганке многое открылось. Это всегда приходило неожиданно, картинки менялись очень быстро, только успевай смотри. Что-то она успевала сказать вслух, что-то нет, но понимала всё.С самого начала этот поход был проклят. С ними было ещё двое: сын отставного капитана (он выглядел на одиннадцать, но ему были все шестнадцать) и Миитэрэй, ещё один дворянин. Когда ещё ехали на паровозе, мальчик попросился к машинисту, его с радостью приняли. Едва увеличилась скорость, что-то случилось с рельсами. Они то исчезали, то снова появлялись. Машинисты в панике начали торможение, и сошли с рельс. Олооно видела, будто бы рядом пронёсся сам паровоз, сминая фундамент какого-то дома, а в узком окне была видна раздавленная голова мальчика.Но экспедицию не остановили. Корабль уже подплывал к искомым землям, когда вдруг небо почернело, началась жуткая буря, и судно раскололо надвое. В ледяном море люди дрожали от холода, лёгкие болели от морозного воздуха. Команда погибла сразу вместе с капитаном, дворяне чудом нашли друг друга в чёрной воде. Всех, кроме Миитэрэя. Его они увидели, едва над горизонтом, словно издеваясь, заиграло северное сияние. Миитэрэй что-то кричал и пытался идти по воде, вытянув руки перед собой. Он проваливался, выныривал, булькал, кричал и пытался идти. Идти, не плыть. Никто не пытался спасти его: он был слишком далеко. Литина одна услышала, что Миитэрэй истошно зовёт погибшего мальчика.Выжившие нашли утёс с каким-то огромным курганом, устремлённым в небо. Всемером там было тесно, но всё же лучше, чем в этой чёрной ледяной воде. Они нашли вход и проникли внутрь. А там уже прижались друг к другу и дрожали до утра, глядя на жуткое сердце, которое стучало во тьме каменных стен, сводя с ума. Когда рассвело, люди обнаружили сушу, которой вчера и в помине не было. Через узкую косу они перебрались туда, а потом началась снежная буря, которая поглотила их.Олооно не находила себе места. Тэрэнт сбежал ночью в мглистый буран и больше его никто не видел. Асыли сидел, уставившись в одну точку, и молчал. На другую ночь Буотур встал и лёг лицом в огонь в очаге. Его труп вынесли, но тошнотворно-сладким человеческим мясом в чуме несло долго. Оррунэ заглядывалась на Суодэра, заботливо смазывала его обмороженные пальцы жиром, кипятила для него настои чаще других. Арамаан лез с расспросами к вялому бородатому Тапану, от которого пахло смертью (но сын этого не чувствовал!), играл с его красивым ножиком. Эти люди принесли проклятие в дом Олооно. Нужно было избавиться от проклятия сурэх.Удаганка надела шкуру с фигурками животных, солнца, луны и эмий кэрэтэ(Обязательная для камлания сакральная подвеска в виде женского соска), достала бубен деда, бросила в огонь старые коренья и начала камлать. И тут началось самое страшное.Только Олооно вдохнула дым от сожжённых кореньев и ступила на лестницу Верхнего мира, чтобы просить Урун Айыы Тойона о милости, как прямо из пола по пояс полезли абаасы, мертвецы: мальчик с размозжённой головой, синелицый Миитэрэй с вытаращенными от ужаса глазами, ещё кто-то в грязной кепке машиниста. Свет от огонька в очаге бегал по их чёрным землистым лица и закаченным глазам. Литина орала, орала Оррунэ, дворяне полосовали мертвецов ножиками и выкрикивали слова чужих молитв. Шаманка поняла, что боги ужасно разгневаны и стала спускаться обратно в Средний мир, как вдруг кто-то из неупокоенных схватил за ногу её сына, Арамаана, и утащил под землю. Она скорбела три дня. Мальчик был мужчиной в доме, она любила его. Но понимала: больше никогда не увидит. Боги забрали его и больше не отдадут.Литина ничего не понимала и всё время плакала. Ылег сходил с ума. Всё время разговаривал с кем-то, смеялся, будто кашлял, и глаза у него совсем выцвели, стали белыми-белыми, как снежная буря, сквозь которую пробивается вой абаасов.Якыв молчал. И страшно пил из железной фляжки. Но не до беспамятства. Олооно знала, что ему снилось то, что будет с каждым из них, но рассказать он не мог: перед тем, как он с криком просыпался, небесный голос говорил ему, что рассказать он ни о чём никому никогда не сможет. Якыв тихо плакал и снова пил.Буря страшным зверем грызла полог ума и грозила содрать его, пустя по ветру и хохоча вслед. Иногда казалось, будто ей подвывает мёртвый Тэрэнт.Через неделю, когда Суодэра начало рвать чёрной кровью, а дочь рыдала, не смолкая круглые сутки, Олооно зарезала лучшего оленя, вновь достала остатки кореньев, кожаный бубен, костюм и колотушку. Она камлала хорошо, как учил дед. Дым от горящего мяса и трав уносил в Верхний мир. Удаганка не знала, насколько сильно белые люди разгневали богов. Крик любимой Оррунэ потащил её по небесам и облакам обратно в чум и швырнул на шкуры. Дочь была мертва. Суодэр перегрыз ей горло и захлебнулся своей чёрной кровью.Олооно поседела. Литина лежала, как мёртвая. Ылег сидел рядом и всё время глупо хихикал. Тапан перерезал себе своим маленьким ножиком горло. Асыли так и смотрел в одну точку. Якыв забился в шкуры и плакал...Ничто больше не держало Олооно в чуме. Она надела унты, штопаную сангыях и толстые рукавицы из оленьей шкуры. Сквозь бешеный рёв бури шла она, увязая по пояс в снегу и собственной вине. Слёзы застывали на лице, но несчастная удаганка не вытирала их. Она шла, чтобы остановить проклятие, павшее на семью, и передать дар хранительницы елук сурэх другой жрице. Той, что не испугается бури, и сможет защитить от людей курган богов. И людей от него...Маша очнулась от звука варгана. Он пел далеко-далеко и поразительно тревожно. Будто предупреждал, что всё случилось на самом деле. Всё только впереди. Его звук напоминал пульсацию огромного сердца – нечеловеческого, полного ненависти и злобы. Это было настолько жутко, что Маша оцепенела, прислушиваясь. Через пару секунд всё стихло, девушка со всех ног летела в ванную. Её рвало.