– А тот кошмарный случай, когда вы
несколько дней кряду почти ничего не слышали и натыкались на стены,
ничего перед собой не видя?.. – возопил демон в ужасе.
Я протестующе замахала руками:
– Нет-нет, то было рядовое
происшествие. Мелкий грифон заорал мне прямо в ухо, а затем плюнул
в глаза ядовитой слюной – они часто так делают.
– Стало быть, вам показалось мало
того, что в вас плюются ядом, впиваются когтями и зубами, стреляют
иглами, вызывающими гнойные язвы, и опутывают едкой паутиной, –
укоризненно произнес Виктредис. – И вы решили время от времени
прибавлять себе увечий, таскаясь на проклятые руины.
Я промолчала, ведь понимала, что
магистр прав: что простительно бездельнику или же скучающему
человеку мирной профессии, то для поместного чародея становится
признаком одного из худших пороков, а именно – стремления к
приключениям. В лучшем случае подобное заканчивалось особо
неприятным происшествием, на некоторое время приковывавшим мага к
кровати и дающим ему время поразмыслить о собственной глупости; в
худшем же чародей, слишком увлекшийся своей работой, окончательно
терял голову и подавался в бродяги... Тут я сообразила, что не
Виктредису, покрывшему себя позором во всех городах юга во время
своих скитаний, читать мне нотации, и решительно произнесла:
– Довольно препирательств! Мы теряем
время, которого у нас в обрез! – после чего зашагала вперед,
разбрызгивая грязь, которая здесь выглядела точно так же, как и
повсюду, что несколько успокаивало.
Виктредис, которого я все никак не
могла привыкнуть мысленно называть Леопольдом, и Виро, еще не
выбравший себе новое имя, последовали за мной, для порядка бормоча
себе под нос что-то возмущенное.
* * *
Старый сад, который я хорошо помнила
с тех времен, когда он был обычным яблоневым садом, заметно
изменился за прошедшие годы. Деревья, испытывая на себе воздействие
сильнейших энергетических колебаний, искривились и, вместе с тем,
устремились вверх, приобретя исполинские размеры. Даже в неверном
лунном свете можно было заметить, что кора их отличается
серебристо-синеватым оттенком, да и листья стали чуть более
голубоватыми, нежели это свойственно обычной яблоне. Но что
впечатляло и пугало больше всего – так это странные наросты на их
причудливо изогнутых стволах: в них угадывались черты почти
человеческих лиц. Иногда даже казалось, что лица эти приходят в
движение и выражают какие-то эмоции.