Наверное, у меня был совершенно глупый и мечтательный вид, когда
я думала об Эстебане, потому что Герхард ткнул меня локтем в бок, а
взгляд Аяза вдруг стал очень злым.
Едва удержалась от детской выходки: очень хотелось показать ему
язык. Сразу и согрелась, и повеселела. С аппетитом выхлебала не
самую вкусную кашу, завернула в салфетку ломоть хлеба с сыром:
сейчас не стоит в себя пихать много еды, укачает еще! А вот на
следующем привале пригодится.
День прошел спокойно, как в вязком тумане. Подозрительные
мужчины вели себя подозрительно тихо, торговец травил байки, Аяз
рассказывал о франкских обычаях и новинках, а я переводила. К
вечеру мы все почти подружились. В этот раз трактир был богаче,
каждому нашлось место. Нас с Милисентой поселили в комнате для
особых гостей: здесь была даже своя, отдельная мыльня. Без
водопровода, конечно, но воду принесли. А уж нагреть ее я запросто
сумела сама. Смыв грязь и усталость, мы плотно поужинали. Милисента
уснула сразу на своей половине огромной кровати, а я ворочалась с
боку на бок. За день вдоволь надремалась на плече у Герхарда: то и
дело проваливалась в сон, поэтому даже не удивилась, что ночью
спать мне уже не хотелось. Накинула шаль поверх ночной сорочки,
выглянула в коридор - хотела кликнуть служанку и попросить теплого
молока - и замерла в дверях, наткнувшись на взгляд черных глаз.
Сердце заколотилось как сумасшедшее, дыхание перехватило. Аяз
тоже был полуодет: рубаха расстегнута до самого пупа, штаны сползли
на бедра, черные волосы свободно спадают на плечи. Отчего-то вид
его смутил, заставил жарко вспыхнуть щеки. Что я, полуголых мужчин
не видела? У отца в замке по летнему времени оборотни по двору и
вовсе в портках бегают. Да и братья мои лет до шести могли голышом
по дому носиться. Герхард при мне переодевался не раз, отца и дядю
Кирьяна не раз обнаженными до пояса видала. Только все они (кроме
братцев, конечно) шерстью заросшие как звери. У отца даже на спине
седые волосы имеются. А у Аяза грудь голая, совсем без волос.
Только от пупка начинается темная дорожка растительности, уходящая
вниз, за пояс штанов.
В полутьме коридора он не выглядел юношей. Это мужчина, и
мужчина, кажется, опаснее, чем отцовские воины. Под его тяжелым
взглядом остро почувствовала, как неприлично облегает моё тело
тонкий батист сорочки: темные соски просвечивают сквозь белизну
ткани. Впрочем, плечи и грудь прикрыты шалью.