Вдова молчит, а на губах у нее снисходительная усмешка. Она
смеется надо мной, и поделом. Зря я играла с огнем!
Я невидящим взглядом утыкаюсь в окно. Мне горько и стыдно, я
чувствую себя оскверненной. Но самое страшное - я бы хотела
пережить этот поцелуй снова. И сниться в полнолуние мне будет
теперь не Эстебан. Только бы никогда не видеть степняка снова! Я не
переживу, если кто-то узнает о моем позоре!Вот что странно: мне
нисколько не было стыдно, когда родители узнали о моей связи с его
величеством. Страшно - да, неловко - разумеется; но я чувствовала:
черту мы не пересекли, вели себя достойно. А сейчас я готова
заплатить своим попутчикам, чтобы они молчали о том, что произошло
на поляне.
На этот раз дилижанс свернул с привычной дороги: впервые за
последние несколько лет. Ставший вдруг невозможно разговорчивым
кучер (до этого я вообще думала, что он немой) поведал, что раньше
на его карету никогда не нападали. Он всегда считал, что напарник,
да еще и маг, нужен для того, чтобы сторожить багаж по ночам да от
диких зверей охранять, а опасности в его работе и вовсе никакой
нет.
- Дорога-то ведь людная, - рассуждал кучер. - В час пополудни
обязательно меняем лошадей на придорожной станции, где можно
напиться свежей воды и умыться. Да и Славия - страна спокойная,
здесь кругом маги, которые отвечают за безопасность дорог.
Разбойников не вешают - отправляют в каменоломни. Поверьте, это
пострашнее виселицы. А бабам вообще страшно - узников не разделяют
на мужчин и женщин. В одну камеру всех. Так что бабы-то и до суда
не доживают.
Все смотрят на вдову, у которой начинает трястись подбородок.
Жалко ли ее? Нет, я думаю, она не пропадёт. Такая красавица
обязательно найдёт, как выкрутиться. Кого-нибудь да соблазнит.
Дилижанс сворачивает с дороги к ближайшему большому городу
Даньску. Вскоре копыта лошадей цокают по каменной мостовой. Первый
же прохожий сообщает, как найти полицейский участок. В Славии нет
Ловчих. Здесь полиция.
Пока опрашивают кучеров и записывают их показания, я выхожу на
улицу и устраиваю Герхарду форменную истерику со слезами и
заламыванием рук: я ни за что не хочу встречаться больше с Аязом.
Медведь, видя, что вокруг уже собираются зеваки, неохотно мне
уступает - не потому, что жалеет, а чтобы больше его не позорила.
Кучер сбрасывает вниз два моих сундука и саквояж, и мы заселяемся в
лучшую гостиницу Даньска с гордым названием "Золотой петух". Что
будет дальше с дилижансом и как ювелир поедет один, меня совершенно
не интересует.