Врач прослушал всю историю похода. Узнал и о том, что Лара
видела своими глазами, и о том, что происходило без нее — пока
раненная адаптка «прохлаждалась» в больнице, в Нижнем. Слушал и
только головой качал.
Вадим подробностей походной жизни адаптов близко себе не
представлял. Иначе ему бы в голову не пришло, что Кирюша, хилый
бункерный книгочей, сможет подобное выдержать.
Предварительно Лара взяла с Григория слово «Ваде» ничего не
рассказывать.
— Бункерный, как очухается, пускай сам решает, что говорить, —
прокомментировала просьбу она. — А то вдруг, я расскажу, а ему
потом по шее! У вас ведь тут не по-людски всё…
В том, что «бункерный» — то есть, Кирилл, — «очухается», Лара не
сомневалась. И Григорий, хотя парень был по-прежнему плох, с каждым
днем все больше ей верил. На вопрос, как она догадалась, что Кирюшу
может спасти нижегородский порошок, Лара, к изумлению Григория,
ответила, что Кирилл сам приложил руку к своему спасению. В
какой-то момент сумел найти понятные для адаптки слова и рассказал
ей, что представляет собой сотворенный в Нижнем препарат. И как
именно, по мнению «деда» из Омска, он должен влиять на человеческий
организм.
***
Из Владимира Рэд, Кирилл и Лара удирали верхом на выпряженных из
телеги лошадях. Одну оседлал Рэд, другую — Лара с Кириллом. Кирилл
верхом ездил плохо — не успел научиться, просто объяснила Лара, — и
сидел позади адаптки, держась за нее. Джек, Олеся и Гарри — прочие
адапты, входившие в «отряд», — остались прикрывать отход. И пока об
их дальнейшей судьбе не было ни слуху, ни духу — об этом Григорий,
по тоскливо отведенным глазам Лары, догадался сам.
У соперника тоже были лошади. И отличное умение с ними
обращаться. Вдогонку удирающим бросились сразу пятеро конных.
Двоих, по словам Лары, Сталкер «положил» сразу. Еще одного сумел
«снять» Кирилл — у самой Лары, сидевшей перед ним и правящей
лошадью, возможности стрелять не было.
Ну, Кирюша! — думал Григорий, глядя на оплетенное трубками
капельниц тело. Нежный, болезненный головастик. Когда-то с трудом
поднимавший пятилитровую канистру с дистиллированной водой и горько
рыдавший, когда на его глазах издохла лабораторная мышь — Любовь
Леонидовна закатила тогда серьезную истерику, в ход шли такие
слова, как «безнравственность», «цинизм» и «душевная травма».
Стрелял на поражение! Будто герой вестерна, на полном скаку… Это
казалось немыслимым. Но, по словам Лары, так и было.