— Ну, покрепче так покрепче, —
спорить со мной он не стал. — Самогончик тройной перегонки на семи
травах… А?
— Вот-вот, — мне отчаянно хотелось
напиться, и непременно в зюзю.
Дальнейшее наплывало волнами, жизнь
текла вокруг, будто бы и вовсе не требуя моего участия. Стас
вдумчиво возился с картиной, просвечивал ее под какими-то лампами,
осторожно ощупывал пальцами поверхность, бормотал что-то об ее
сказочной сохранности и абсолютной, в то же время, «натуральности»…
И не забывал подливать мне самогону.
— За красоту давай, — предложил он
наконец. — Хороша дамочка.
Поднял на меня глаза, и вдруг
принялся изучать мое лицо. Даже выпить забыл. Осмотр продолжался
так долго, что я насторожилась.
— Высохнет, пей.
Стас дернул головой, махнул рюмку, не
моргнув глазом, и выдал:
— Да она и впрямь копия тебя, Полька.
Знаешь, что ты дивно хороша?
— Ага, — ехидно подтвердила я. — Само
совершенство.
— А ты не смейся, — назидательно
произнес мой собеседник. — Как это я раньше не замечал? Художнику
непростительно.
В этот самый момент я окончательно
упустила из рук нить событий. Должно быть, «тройной на семи травах»
и впрямь был хорош. Я громко (мне показалось — демонически)
захохотала, и неловко ткнула рукой в полотно. В первый момент мне
показалось, что рука увязла. «Пить надо меньше», — укоризненно
отметил внутренний голос, между тем, как мои пальцы все глубже и
глубже проваливались…ну, в общем-то, в картину.
Измученный возлияниями организм замер
от ужаса, однако совсем остановиться не мог. Академическое
образование во мне отчаянно бунтовало, тело сопротивлялось, однако
факт оставался фактом: мы куда-то перемещались. Медленно и с
достоинством, чтобы я могла в полной мере оценить приключившийся со
мной пердимонокль.
Я утратила способность соображать, и
просто отстраненно наблюдала, как вертятся вокруг меня предметы
обстановки, как знакомая до последней пылинки Стасова мастерская
утекает (вот именно, утекает) куда-то прочь от меня, как я плыву в
сером тумане, и приземляюсь, наконец, на что-то мягкое…
Тут мир потихоньку начал обретать
стабильность, и я, совершенно протрезвевшая и оглушенная
происходящим, принялась осматриваться. Какой бы ни была обстановка,
но я совершенно ей не соответствовала. Обитые гобеленом диван и
кресла, резной шкаф темного дерева, камин, — все насквозь
несовременное, как будто я угодила в музей или антикварный
салон.