Тем временем мои новые знакомые выпотрошили мой мешок и нашли не
только кошель и последний сухарь, но и подорожные бумаги. Я
молча наблюдала, как мою еду втоптали в пыль, деньги пересчитали и
посетовали, что серебрушек было мало. Запасную рубашку даже не
стали перекладывать: забрали вместе с мешком.
- Степан Кириллович, вы только подумайте! – глумливо заявил
наиболее грамотный разбойник, изучая мои бумаги. – Такой хухря и
Степан!
А потом он ухватил мои единственные документы своими грязными
пальцами и разорвал их напополам. И еще раз напополам. И еще – до
тех пор, пока от них не осталось мелких клочков, разлетевшихся по
дороге. Я глубоко дышу и считаю про себя до десяти, а потом и до
тридцати. Это всего лишь бумаги, тем более фальшивые! Чтобы хоть
как-то сдержать свое праведное негодование, я старательно запоминаю
приметы разбойников: заявлю на них в полицию, а еще (когда-нибудь
потом) отпишусь отцу. Будут знать, как леди Браенг грабить!
- Ничего сказать не хочешь? – угрожающе ухмыляется кривозубый
главарь.
- Премного благодарен, господа, - церемонно склонила голову я,
надеясь, что в голосе не слышно сарказма. – За целые ребра и
руки.
- Ишь, вежливый, - хмыкнул разбойник. – Ну ладно, живи тогда.
Кто к нам с уважением, к тому мы с лаской.
Они заржали, а я вдруг только теперь напугалась по-настоящему.
Это не игра. Они сейчас могут сделать со мной всё, что угодно. И
отца здесь нет – никто меня не защитит. Стиснула зубы, чтобы скрыть
дрожащий подбородок, и молча смотрела, как они уходят прочь,
действительно меня не тронув. Едва они скрылись из виду, я
обессиленно падаю на траву и больно прикусываю костяшку
указательного пальца, чтобы унять запоздалую истерику. Сегодня мне
повезло, но так не будет вечно. Путешествовать в одиночку страшно
не только женщине, но и одинокому путнику.
Позволив себе немного побыть слабой девушкой, я заставляю себя
встать – надо двигаться дальше. Идти босиком сложно - я всё же
изнеженная барышня, а не крестьянский отпрыск. Ступни колют мелкие
камушки, незаметные в мягкой пыли. Солнце напекло затылок. Пришлось
прикрыть голову большим лопухом, в изобилии произрастающим в
придорожной канаве. Всё больше хочется заплакать от усталости и
иррациональной обиды: за что мне всё это? «Или вперед, или замуж»,
- напоминаю я себе, но задора хватает ненадолго – даже солнце не
садится еще, а силы кончаются. Очередной острый камушек под пяткой
всё же выбивает слезы. Вспомнив все известные мне ругательства на
трех языках и придумав парочку новых, я оседаю на траву, обещая
себе, что отдохну всего пять минуточек – пока не пройдёт боль в
пятке, но подняться уже не выходит. Измученные ноги ноют. Так
я и засыпаю прямо на голой земле – в слезах и в обиде на саму
себя.