Я невольно
отступила на шаг, зажав рот ладонью. Насильник понял, что я узнала его, и
отпустил жертву. Несчастная судорожно всхлипывала и пыталась запахнуть
разорванную рубашку, из разбитой губы текла кровь.
— Ну что стоишь?
Беги! — заорала я, хотя у самой от страха коленки дрожали.
В следующую
момент я уже наблюдала ее быстро удаляющуюся спину. Перевести дух не успела —
меня грубо схватили за шиворот и встряхнули.
— А ведь я тебя
знаю, бабочка. Твой отец вдрызг проигрался, заложив дело всей своей жизни.
От услышанного я
даже трепыхаться перестала, ошарашенно уставившись на мерзавца.
Бабочкой меня
называл отец, потому что я легкая, подвижная и, как он выражается, не хожу, а
порхаю. Да и ресторанчик наш именуется «Мартин», что на древнекарфаенском
означает «ночной мотылек», а зовут меня Мартинити. Нет сомнений, что плотоядно
ухмыляющийся мужчина напротив действительно знает, кто я.
— Что дальше? —
бесцветным голосом осведомилась я. Сердце бешено колотилось, от страха мутило. —
Поступите так же, как с той несчастной?
— О нет, такую
прелесть ждет нечто иное. Тебя я использую гораздо умнее.
И он принялся
жадно обшаривать меня руками. Там, где дотрагивался, казалось, кожа начинала
гореть, даже тонкая ткань одежды не спасала. А едва я открыла рот, чтобы
возмутиться, холодные губы впились в мои. На глаза навернулись слезы — не так я
представляла первый поцелуй, совсем не так! Затем мужчина резко отстранился и,
сдавив мне горло, медленно проговорил:
— Слушай
внимательно, бабочка, ты ничего не видела. Поняла? Скажешь кому хоть слово,
считай, что вам с папашей конец. Забегаловка ваша и так у меня в кармане, а
следом и твои крылышки обломаю. Тебе никто не поверит — моя репутация
безупречна, а кто мой отец, ты и сама знаешь. Ты ведь узнала меня, верно? —
требовательно спросил он.
— Да.
— Все запомнила,
все уяснила?
— Да.
— Вот и умница.
Извини, провожать не стану. Ночь только началась, и у меня осталось
незавершенное дело. Не собираюсь лишаться удовольствия из-за такой дурехи.
Он мерзко
ухмыльнулся. Меня передернуло — какие его ждут дела, было очевидно.
Стоит ли
говорить, что отцу я ничего не рассказала, да и вообще ни одной живой душе. Как
бы ни был мне противен этот тип, в одном он прав — его семья слишком влиятельна.
Что будет значить слово простой девушки против его слова? В лучшем случае
спишут на то, что я хочу от него денег, вот и взялась оклеветать. В худшем —
даже подумать страшно. А уж если его слова насчет карточного долга отца правдивы…
После смерти мамы тот и правда пристрастился к пагубному развлечению, но я и не
предполагала, насколько далеко все зашло. Радует лишь то, что с тех пор я ни
разу не видела своего обидчика.