Меня уводили в дом. Шла, от стыда прикрывая глаза рукой. Села на
свою кровать, дернув перед этим за рукав и не отпуская Стаса,
который помог мне - самого молодого в нашем отряде. Показала
глазами на ларь и он молча сел там. А я спрятала горящее лицо в
ладонях. Оказалось - правильно, что не отпустила. Резко распахнув
дверь, в нее ворвался командир и стал передо мной, сжимая
кулаки.
- Брезгуешь, значит…
- Та черненькая мне больше других понравилась… пухленькая такая,
- то ли улыбалась, то ли скалилась я: - Ты только проверься, пусть
Тарус посмотрит – как бы заразу стыдную не подхватить. У тебя вон
волосинки густо пали на одежду да болячка на губе намечается –
верный признак. Так что да – брезгую. Вот как скажет, что не
болеешь ничем... таким, так и станем учиться. Я же не против,
командир. А пока ребята помогут. Да, Стас? Дело нужное, мало ли… -
несло меня. Юрас разжал кулаки, улыбнулся и вышел.
А вечером ушел в село на посиделки и вернулся только утром,
когда я умывалась возле колодца. Молча прошел мимо меня к себе. Вот
и прояснили все, вот и славно...
А занимать силу я потом научилась. Мне помогли. Ведун не
напомнил ни разу, что я тогда вытворяла. Но мои отметины от ногтей
на затылке не сводил. Там аж синяки пошли - все ими любовались. А
он вел себя со мной так же, как и раньше. Подробно рассказал о том,
что мы с ним должны были тогда делать. О том, как в подобии поцелуя
занимают жизненную силу у здоровых воинов, чтобы отдать ее потом,
спасая умирающих. Рассказал, как однажды было столько раненых, что
просто кровь остановить всем у него сил не хватало. "Перецеловал"
тогда всех, кто на ногах стоял. Жутко выглядело, наверное… не
приведи когда такое испытать.
А когда до приезда свежей смены оставалась всего пара дней, все
и случилось. На наш разъезд напали, когда те возвращались с обхода.
Сшибку увидели со стен, и ребята рванули на подмогу. Сразу увязли в
рубке, а я в ужасе смотрела, как из-за холма подходят вражеские
десятки - ровно... не спеша. В крепостце оставалась я одна и смысла
дольше сидеть здесь не видела. Порубят их – и мне смерть великим
счастьем покажется.
Мигом оседлала коня - умела уже, и выехала... стегнула за
воротами, не жалея. Летела! Успевала еще проскочить. Как увидела,
что уже могу различить вражьи глаза, так и стала метать стрелы.
Сшитая специально для меня перчатка надежно защищала ладонь и
запястье. Тридцать стрел было в колчане – тридцать чужаков полегло
на холодный снег. А потом, отбросив ненужный больше лук, отчаянно
кинулась саблей прорубаться в круг, где наши бились уже пешими.
Мелькали, скалились, орали вокруг чужие лица...! Топтались и
храпели кони, звенела сталь! Но каким-то чудом я смогла, получилось
- изворачивалась, крутилась в седле, посылая и отражая сабельные
удары. Они острой болью отдавались в теле - до самого пояса...
Хватала сквозь сжатые зубы воздух - не расцепить их было, хотя
дыхания не доставало. И вело меня какое-то безумие и не было
страха! Какой тут страх, когда уже выбираешь, какой смертью
умереть? Я выбрала - там, с ними. Была только одна цель - пробиться
к своим любой ценой!