Уже шел тот год, в котором сынку под зиму должно было
исполниться три годика. Лето заканчивалось, и мы не спеша
перебрались в зимний дом в дворцовом парке.
За готовкой, маленьким огородиком, заботами о сыне, тренировками
и учебой, я совсем выпала из жизни столицы, не любопытствовала и
новостей не знала. Их не хотелось вовсе - ни одна в последнее время
не была доброй для меня. И что такого в том, что мне хотелось
спокойной и устоявшейся жизни?
Я научилась всему, что назначил тогда для меня Мастер. Хорошо
держалась в седле, бегло читала, знала историю и карты. Мне
накупили платьев, сорочек и юбок, как у зажиточных горожанок. Все
добротное, красивое, удобно и ладно сидящее на мне. Научилась я и
на каблучках ходить и говорить с людьми, смело глядя любому в
глаза. А чего мне было бояться с Конем за спиной? И танцы танцевать
умела, и в гостях садилась за стол, не боясь опозориться. А еще у
меня отросли до середины спины косы, но я не прятала их, как мужняя
жена – не хотела, потому что это было бы неправдой. Что-то во мне
противилось даже малейшей лжи.
Кто и что станет говорить, было для меня не важно, я не боялась
пересудов – боялись меня. В самом начале я еще, хоть и не часто, но
слышала глухой опасливый ропот за спиной. Не нужно было много ума,
чтобы понять - что говорили обо мне люди, особенно языкастые и не
особо разумные бабы. И про дитя, нажитое без мужа, и про девичьи
косы на спине, и про мужскую воинскую справу, что я надевала, когда
выезжала верхом.
Но многие, если не все, знали и то, что я ведунья, которая
говорит с мертвыми и дружит с ними. Так что причина укоротить свои
языки и бояться меня у них была. Смерть дело тайное, живыми не
изведанное и тем более страшное, что когда-нибудь предстоит каждому
из ныне живущих. И любое напоминание о ней для смертного человека
если и не страшно, то уж точно будит разумные опасения. Я была
таким напоминанием. Страшная тайна, которая окружала мое умение,
хранила меня от людского осуждения. А я подозревала, что и от
мужского интереса.
А он мог быть. Я видела это в зеркалах, кружась перед ними в
новых нарядах. Посмотрел бы на меня сейчас мой Микей… Я заметно
подросла за эти два с половиной года, и Мастер сказал, что это не
диковина – люди могут расти лет до двадцати пяти. Мне же и двадцати
еще не было. По семейным меркам я уже была перестарком. К этому
возрасту мало-мальски приличные с виду девицы все уже давно были за
мужем. Я же продолжала носить косы, хотя и утратила право
называться девицей, родив дитя. Не по чину и не по обряду...