Чудовищам, вроде, нравится.
–Мелочь,
– хмыкает Ананка. Через минуту снова: – И это мелочь.
И на этих внимания обращать не стоит. А вот…
Обращать внимание стоит на Ламию,
Эмпусу, Ехидну. Правда, царю все равно. Царь оперся щекой на кулак,
упер взгляд в потолок и решительно не отличает одну тварь от
другой.
– Ничего-ничего, –
тарахтит над ухом легкокрылый Гипнос. – Я когда после пира в этих
болотах проснусь, то тоже путаюсь. Видишь, вон копыта ослиные, а
улыбка кокетливая? Это у нас Эмпуса, обычно себя в свиту Гекаты
относит. Оборотень – хоть в корову, хоть в красивую девушку, хотя
вот в красивую девушку она редко почему-то перекидывается, а жаль.
Женщин пугает, из юношей кровь сосет – нормальная дрянь, стало
быть. Вот у той тело как у змеи, а сверху как женщина – это Ехидна.
Обиженная, ну, про тюки я тебе уже рассказывал. Все мужа себе никак
не отыщет, ты гляди, Владыка, захомутает! Уж лучше б с Ламией, она
хоть хорошенькая – видишь, позади Ехидны (ну конечно, за таким
задом армию титанов спрятать можно!). Только у нее малость сдвиг –
она, знаешь ли, была любовницей Громовержца, а Гера как-то
прознала. Напустила на нее безумие – так она своих детей поубивала.
Теперь вот чужих крадет. Украдет, сожрет, потом плачет. Нет, я
понимаю, что каждый по-своему развлекается, но я бы все-таки…
Нюкта-ночь появляется нечасто – зато
с материнской обольстительной улыбкой. Шуршит покрывалом, заверяет,
что никогда не сомневалась во мне. Каждый раз желает покойного сна,
будто знает, что сплю я – хуже некуда, несмотря на усталость и все
ухищрения Гипноса.
Перед глазами – пасть за железными
дверями. Бесконечный зев, из которого лезет ядовитое «рано или
поздно». Трясутся хрупкие подпорки – вот-вот с корнями вырвутся, а
тогда обрушится, погребет… подхватить! А, нет. Над головой –
потолок спальни. Ломится чернота в двери, поднимаются куски гниющей
плоти, отковывают выжигающий нутро дотла серп: «Скучал, сынок?»
– упереться руками, удержать открывающиеся створки… Где я?
Опять в спальне.
И так по полтора десятка раз за ночь,
ночи здесь меряют по колеснице Нюкты: покинула свой дворец –
значит, можно на отдых. А кому и не на отдых: в подземном мире
ночная жизнь кипит поживее, чем в верхнем.
Тартар изматывает хуже Эвклея и
бесконечных визитеров. Среди узников неладно. Всей мощью колотятся
в тюрьму, которую Гефест еще не до конца отделал. Тартар валится
незримой ношей, которую не сбросить с плеч, он повсюду: в мегароне
во время визитов, на колеснице, когда объезжаю мир, на площадке,
если выпадает шанс поразмяться на мечах с Танатом. На ложе, на
пиру, на совете…