– Жеребец, значит,
наведывается?
– Это Владыка Посейдон? А
как же. Ни пира не пропускает. Только ему пришлось трон сделать, а
то без него пировать не соглашается. Мом-насмешник было предложил,
чтобы он свой трон с собой таскал, как улитка раковину… Правда,
шутку не оценили.
Гермеса нынче не заткнуть:
разливается олимпийским фонтаном обо всем подряд, будто несколько
дней молчал. О пирах Громовержца, на которые меня приглашают, о
каких-то новых любовницах Зевса, о том, что на земле уже почти
заросли раны Титаномахии, что Офрис наконец сравняли с землей, и
это тоже отметили пиром…
Я молчал, ожидая, как ждал весь этот
год, каждый час, который провел на уступе, каждый день колесничной
гонки, имя которой – правление.
Ждал – взгляда? Знака из-под свода?
Воли?
Мир не смотрел, не подавал знака,
никак не откликался, и асфодели были просто цветами, не то что
раньше.
«Ты ведь знаешь, перед чем
наступает затишье, невидимка?»
– Жеребец… – нелепо
звать брата «Владыкой Посейдоном». – Что он – со своей вотчиной?
Доволен?
– Ну да, –
удивились позади меня. – Я ж говорю, на троне сидит, с трезубцем не
расстается, под плохое настроение – бури вызывает и корабли топит.
А вокруг – океаниды, нереиды, твари какие-то… облеченные в восторг.
Океан первым владычество зятя признал, подарил ему дворец – то
есть, еще один. Красотой Олимпийскому равен! Аполлон с музами уже
про это дело пару десятков песен сбренчал – он-то гостил…
Они все признали его владычество.
Морские старцы Нерей и Протей, и бог Главк, и вещий Океан – с
радостью, будто не царя поставили над собой, а избавились от
ядовитой гадины: «Хочешь править? Пожалуйста!»
На трон Зевса пока тоже никто не
посягнул – боятся, что ли, наследника Крона?
«Крон не был Владыкой, невидимка.
Вернее, так и не успел им стать, потому что пришли вы, и началась
война…»
– Довольно, –
короткое слово запрудой встало поперек разлива Гермесовых речей. –
Ответь брату, что я явлюсь на пир, как только смогу. Скажи, что у
меня еще есть хлопоты по обустройству царства.
Хлопоты в том, что у меня нет
царства. Есть мир, не желающий меня признавать.
Гермес затоптался за спиной. Прошипел
сквозь зубы: «Больше, чем кажется!» – со скрежетом
доставая что-то из воздуха.
– Рассказать ему про суды?
Да?
Я обернулся.
«Суды» в последние месяцы было на
слуху. Его ронял Эвклей: «Дворец-то… на суды когда уже построят,
бездельники!», под нос хрипел Харон: «Посмотрим, как запляшешь,
когда суды начнутся…», оно дурной хворобой перекидывалось по свите
– заставляло гореть глаза: «Суды, суды, суды…»