– Какой Элизиум?!
Бог клятв где стоял – там и сел. Рот
раскрыт. Глаза – с две бляхи от пояса.
В зале даже смешка ни одного не
прозвучало: позастывали…
Нет, я безнадежен все-таки,
наверное.
***
До Элизиума добирался невидимкой –
чтобы не прицепился Эвклей. Этот бы нашел, что сказать – и об этих
самых Островах, и обо мне.
«Твоей вотчины часть, твоего царства
– а ты и не знал, что она есть?! Дурень!» Это для начала. А потом,
небось, длинный перечень того, что он успел в этом Элизиуме
понастроить.
Западный край подземного мира
поднимался вверх круто: будто одну из кромок блюда с силой выгнули.
Каменистую черную пустошь пронизывали ручьи – тоже черные. Стикс
своевольничал в этой местности: разбивался на два, три русла, потом
сливался в одно, образовывал пороги и водопады с вязкой,
непроглядной водой. Мерные капли срывались с сырых базальтовых
наростов: бух, бух – глуховатая музыка ударов, а больше звуков нет.
Зеленым светятся какие-то мхи над головой и по валунам.
Я бросил вожжи неподалеку от дворца
Стикс, из которого узкой лентой изливалась черная речка. Дворец –
мрачный, гладкий, водный – разместился уже после широкого
выхода, под серым небом и на серых же скалах в преддверии Эреба.
Высокие колонны казались поднимающимися к небу фонтанами, море,
подступавшее ко дворцу с северной стороны, не ревело и не
бросалось: настороженно трогало скалы. Льдом здесь дышало все: даже
лестницы и мосты, по которым можно было перейти с одной скалы на
другую.
А в самом дворце орали. На два
голоса: мужской и женский, и не успел я еще осмотреться и тронуться
дальше, как в дополнение к крикам ударила гулкая оплеуха.
Стикс шагнула из своей речки почти
сразу же вслед за этим: шла прямо сквозь воды, в длинном черном
хитоне, со шлемом под мышкой и злая, как похмельный Посейдон.
Наткнулась на меня глазами и
остановилась посреди реки.
– Муж? – спросил я.
– К Зевсу приревновал,
дурак. Сто лет молчал, а тут вдруг заговорил. И Нику вспомнил, что
на него не похожа…
Улыбка мелькнула и отступила с лица –
коварной приливной волной.
– Ну, я и не сдержалась.
Влепила. Небось, к тебе явится жаловаться. Карать меня за
неуважение к мужу будешь, а, Владыка? На снисхождение-то хоть можно
рассчитывать по старой памяти? Или сразу меня – в Тартар, чтобы
никому уж спуску не дать?