Иеысык я не только залатала и украсила, но и обновила систему
облегчения веса и добавила внутреннее кондиционирование. Из
предмета неудобств и мучений накидка превратилась в комфортный
передвижной шалашик с регулируемым микроклиматом.
Песок после схода лавины был рыхлым. Ноги на каждом шагу
проваливались по щиколотку. Для того, чтобы сделать следующий шаг,
приходилось вытаскивать утонувший в сыпучей массе чобот. Пройдя
около сотни шагов, я остановилась.
– Мы плетёмся, как беременные зулики. Так наше путешествие будет
длиться не десять дней, а десять лет.
– Что ты предлагаешь? – спросил Инк, аккуратно, так чтобы не
потерять обувь, вытащил ногу из песка и тоже остановился.
Ему было хуже, чем нам с котом. Пот катил по его лицу градом,
заливая глаза, которые приходилось сильно щурить от ярких лучей
светила, преломляющихся в гранях песчинок. Оказывается, плотная
вуаль, спадающая с высокого головного убора, защищала лицо не
только от нескромных взглядом, но и рассеивала свет, давала тень и
некую прохладу лицу и шее.
– Предлагаю переобуться, – заявила я и полезла в суму за
берцами.
Рука опять резко провалилась в зев сумки, затянув меня чуть ли
не с головой. Удивлённо посмотрев на подарок домового, я кое-как
выловила желанные ботинки.
Внешне я не показывала виду, но внутренняя готовность вступить в
дискуссию за отстаивание права ношения обуви, чуждой этому миру,
ждала команды. Инк молчал. Он порылся в складках кушака и достал
мешочек побольше кисета и поменьше моей сумы. Так же молча вытащил
из него пару ботинок армейского образца, собратьев моих, и принялся
переобуваться.
«Рот закрой! Вдруг слюной меня закапаешь, – мысленно посоветовал
Филипп, приоткрыв один глаз. Лежал он в своей переноске тихо, как
мышка, доказывая Стражу, что тот напраслину на него возвёл. – Чему
ты так удивилась?»
«Заметь, даже отговаривать не стал!» – поделилась я своим
удивлением.
– Так разумный же вывод. Не о чем спорить и отговаривать, –
вмешался в наш ментальный разговор Инк. – В пустыне нет никого.
Даже если встретим, то под твоей накидкой не видна обувь. На свою я
морок наброшу, не заметят подмены.
Я давно уже перестала обижаться на то, что Страж подслушивал.
Сам он не считал это плохим качеством. Да и слух у него был очень
тонким – не захочешь, да услышишь.