- Так что лучше сразу заведи подальше в лес и прикопай там.
- Ну что ты такое говоришь, мать? Она нам золотом платит, -
ответил ей Сокол будто бы со смешком.
- Ох, Сокольничек… не будет вам от него счастья, а от нее – одна
только беда. Когда я говорила тебе неправду?
- Ни разу не говорила. Только, мамка… душегубством промышлять ты
тоже никогда не советовала.
- А потому что и беды для тебя ни от кого не видела. Хочешь, я
сама ее…? Пока спит?
- Ты с ума сошла, - простонал Сокол, но опять как-то смешливо,
что ли, - не вздумай. Отвезу ее к Провалу и оставлю там, ну какая
от нее беда?
- Сынок… я ведь никому за всю свою жизнь большого зла не
сделала. Так… разве по мелочи. Я научу тебя, как обойти клятву. Как
можно скорее избавься от нее любым способом, прошу тебя. Никого у
меня нет кроме тебя, ну послушай же свою мамку…
А я не стала слушать дальше – довольно было уже того, что
услышала. А еще побоялась, что им станет слышно мое перепуганное
дыхание, потому что его стало трудно сдерживать. Было страшно – от
этих людей страшно и я тихонько встала и пошла в лес. Его я не
боялась. Вначале старалась ступать тихо, чтобы не услышали, а потом
уже и не сторожилась – шла, куда несли ноги. Не думая ни о чем,
ничего не боясь, кроме тех, что остались в той избушке.
Она обязательно уговорит его – думалось мне. И становилось
по-настоящему жутко – от ее тихого хрипловатого голоса, от того,
что он говорил с ней так мягко и ласково, не злился на ее слова и
не перечил особо, а только подсмеивался. Дело времени…
Стелилась под ноги лесная земля, хрустели под сапогами сухие
веточки и шишки, опавшие на землю. Ухала где-то далеко лесная
птица, студил тело и голову сыроватый лесной воздух и мне бы
забояться ночного леса, вспомнить того несчастного зайца, а я шла
себе и шла, как во сне.