— Брысь! — сказала я, и мальчишка,
осмелевший настолько, чтобы приблизиться к псу на расстояние
вытянутой руки, замер. Он собирался ответить, дерзко, вызывающе, но
увидел мои глаза.
Нет, я не альва, я только похожа, но
вряд ли детям известны различия.
— Но это… — Мальчик опустил палку. —
Это же…
— Это моя собака. Дай сюда.
Лезвие оказалось достаточно острым,
чтобы перепилить веревку. Благо та была гнилой, а полагающейся по
случаю таблички, которая бы разъясняла, за какие провинности
положено наказание, поблизости не наблюдалось. Пса просто
привязали, чтобы не убрел ненароком. Заботливые…
Он стоял, обнюхивая собственные
ладони. И я не слышала в нем железа, ни живого, ни мертвого.
Неужели до капли выплавили?
Ну да, иначе вряд ли бы веревка его
удержала.
И люди не стали бы связываться.
На нас так старательно не обращали
внимания, что я кожей ощущала, как уходит время. Город
присматривался. И мне бы хотелось убраться отсюда прежде, чем он
решит, что я не представляю опасности.
Взяв пса за руку, — определенно
бойцовский и очень хорошей крови, если на его ладони три моих
уместить можно, — я сказала:
— Пойдем со мной.
Ногти содраны. Кожа в язвах… и
отметины от ожогов тут же. Шрамов много, некоторые старые,
побелевшие, другие розовые. Есть и открытые, свежие раны. Однако
сами пальцы не сломаны. И лицо не изуродовано. Зубы посмотреть вряд
ли позволит, но почему-то мне кажется, что и они целы.
Ему причиняли боль, но пытались
сохранить более-менее целым?
Ладно, позже разберемся. Сейчас надо
его с места сдвинуть.
— Пойдем. Я тебя не обижу.
Вряд ли он понимает смысл, но тон
улавливать должен.
— Давай, мой хороший. Меня зовут Эйо.
Радость. Это доброе имя, отец сам вырезал его на коре родового
дерева…
…и запечатал собственной кровью, но
спустя сутки имя исчезло.
Дерево не любило полукровок.
— Ты мне свое имя не скажешь, верно?
Ничего страшного, главное, уйти отсюда. Найдем тихое местечко и
поговорим. Ты и я.
Он слушал меня внимательно. И шел,
слава лозе первозданной. Неловко, так, как ходят калеки или люди,
слишком долго лишенные движения. А я думала, что даже сейчас он
способен меня убить одним ударом лапы. И будь в здравом уме, убил
бы.
Нас не пытались остановить.
Шептались. Глядели вслед. И держались поодаль.
Повезло.
Площадь осталась позади. И улица,
размытая вчерашним дождем. Стена. Ворота. Стражник, сунувшийся было
наперерез. Я повернулась к нему и зашипела.