Отпрянул, свернув пальцы кукишем:
наивная попытка защититься от проклятия.
За воротами — разъезженный и
скрипучий мост через пересохший овраг. А там и дорога, с которой я
благоразумно свернула. И уже на поле, заброшенном, поросшем молодым
ивняком и высокой снытью, я позволила псу перевести дух.
— Устал? Это с непривычки. Долго тебя
держали взаперти?
Не месяц и не два. Чтобы довести
бойцового пса до такого состояния, нужно время и умение. Я слышала,
что палачи ее величества весьма искусны, а времени, судя по всему,
у них имелось с избытком.
— Хочешь пить?
Конечно, он хотел. Сколько он стоял
на привязи? Час? Дольше? Местное солнце палило нещадно, даже у меня
по спине струйки пота текли, что уж о нем говорить.
И воду почуял.
Подался вперед, потянулся к фляге, но
отобрать не пытался. Поскуливал только.
— Подожди немного.
В последние недели я почти не
тратилась, а фляга была невелика. Вода охотно отозвалась на
просьбу. Разумеется, в чудо-зелье она не превратится — чудо-зелье
вообще из человеческих сказок родом, — но боль приглушит и силенок
хоть сколько, да прибавит.
— Возьми. — Я вложила флягу в руки,
помогла сжать пальцы и поднести к губам. — Осторожно. Не спеши. Я
не буду забирать. Это все — тебе.
Он пил жадно, но все же сдерживая
себя. Не давился. Не расплескивал воду. Знает цену?
Ну да, пытки бывают разными. Это я на
своей шкуре усвоила.
Осушив флягу, пес перевернул ее и
вытряхнул последние капли на язык. О том, когда он в последний раз
ел, можно было и не спрашивать.
— Больше нет? Ничего. Сейчас мы
пойдем в одно место, там воды много. Целый ручей. И еще заводь
есть. Напьешься вдосталь.
А я заодно попробую тебя отмыть и
посмотрю, что еще сделать можно.
Лес встретил меня прохладой и
дружелюбным шелестом.
— Я вернулась, — сказала я ему,
касаясь шершавого листа.
И молодой вяз затрепетал, делясь
новостью с остальными: Эйо вернулась.
Это ненадолго.
Лес знал, что скоро я уйду, и
печалился, роняя сухие серьги берез. Но у деревьев короткая память,
и грустить подолгу они не умеют. Зато любопытны сверх меры. Тонкие
ветки бересклета потянулись к моему спутнику, скользнули
влажноватыми молодыми листочками по щеке и убрались.
…чужой… мертвый…
— Живой, — возразила я, покрепче
сжимая руку, хотя вырваться пес не пытался. Он шел по узкой тропе,
почти след в след, и черная мошкара спешила на запах крови.