После кембриджского забега эта бессмысленная и довольно вульгарная буффонада кратко повествует о городах, выбранных в честь гостеприимства приехавших оттуда выпускников, и, самое главное, о зрелости их дочерей.
Я помню, как много лет назад отец впервые взял меня на одно из подобных представлений, думая, что оглушающий топот отплясывающих канкан парней покорит зал. Деревянное здание на Холиок-стрите ходило тогда ходуном.
В этом году постановка (сто восьмая по счету) называется «Бал для леди Годивы». Сразу понятно, насколько утонченным чувством юмора обладают ее авторы, не так ли?
В общем, первый день репетиций напоминал съезд слонов. Только представьте, что по сравнению с некоторыми футболистами даже наш атлет Уигглсворт казался хрупким небесным созданием. Нет никаких сомнений в том, что все эти мастодонты страшно хотели сыграть одну из горничных леди Годивы – именно такие наряды будут в этот раз у кордебалета «Рокеттс».
Я знал, что отбор будет жестким, поэтому немного потренировался (подъем пальцев ног и приседания), чтобы подкачать ноги, и надеялся, что они будут выглядеть достаточно нелепо для роли – тогда я пройду.
Каждому из нас предоставили по минуте, чтобы спеть что-нибудь, но я думаю, все было решено в ту секунду, когда нас попросили задрать брюки.
Нас вызывали по алфавиту. На подкашивающихся ногах я вышел на сцену, чтобы низким баритоном спеть отрывок из песни «Alexander’s Ragtime Band»[52].
Два дня я с тревогой ждал, когда вывесят список распределенных ролей.
В нем оказалось два сюрприза.
Ни Уигу, ни мне не достались роли горничных. Майку, к его бесконечному удовольствию, досталась Фифи, впервые выезжающая в свет дочь леди Годивы – он жаждал получить эту роль.
А мне – какой позор! – поручили играть принца-итальяшку, одного из претендентов на его руку.
– Отлично, – радостно сказал Майк. – Мой сосед будет в одной из главных ролей.
Меня же это отнюдь не обрадовало. Я думал, что снова все провалил.
Я был недостаточно мужественным даже для того, чтобы сыграть девчонку.
В «Марафоне» был обычный вечер пятницы: все столики заняли гарвардцы и их спутницы, увлеченные своей болтовней. Сократ подгонял всех работников, потому что снаружи выстроилась огромная очередь. У кассы, похоже, завязался какой-то спор. Сократ по-гречески обратился к своему старшему сыну: