Конечно же, оно никуда не делось и оставалось между нами – все
то, что случилось до этого. Но были и разговоры о тряпках и духах,
смех и примерки, перекусы в кафе при торговых центрах, уставшие от
каблуков ноги, нейтральные разговоры о погоде, которая достала
морозами, срочная необходимость купить меховые перчатки и теплые
ботинки на низком ходу и другие совершенно необходимые на этот
момент вещи. Но самым удивительным было то, что количество покупок,
которое должно было стать запредельным, учитывая время, проведенное
в магазинах, на самом деле оказалось очень скромным.
Засыпая дома в очередной раз, я вдруг поняла, что мы с мамой
нашли хорошую причину быть рядом просто потому, что нам обеим
хотелось этого. А еще то, что когда бушевали страсти в нашей семье,
у меня не возникло ненависти ни к нему, ни к ней. Было какое-то
странно отстраненное отношение ко всему, хотелось одного только
спокойствия без потрясений, и еще чтобы все это закончилось скорее
- хоть как-то, и уже все равно – как. Я только потом поняла, что
такая отстраненность - это неправильно. Я просто не могла остаться
безразличной к происходящему, ведь это была и моя жизнь, но
сработала какая-то внутренняя защита. Мое подсознание применило
какой-то милосердный психологический приемчик, максимально
отгородившись и защитившись ото всего, что могло грозить мне
страшными постстрессовыми последствиями – как у бабушки. А я просто
погрузилась с головой в учебу - вот и все.
И то, что случилось в то время, до сих пор было будто затянуто
милосердной какой-то дымкой, сгладилось и замылось в моей памяти –
весь тот тихий, изматывающий ужас, от которого я сбежала из родной
квартиры в бабушкин дом, а потом в институт. Вина за все это лежала
на маме, я отлично понимала это, но ненавидеть ее не могла ни
тогда, ни после. Мой спокойный флегматичный темперамент? Или до
этих самых пор прикрывающая мистическая дымка-броня, так и не
снятые с моей психики защитные латы? Недостаточно полное осознание
сделанного мамой? Я не знала… не знала…
Я легко простила папу за все эти годы молчания и отстраненности,
так же легко простила и ее. Почему-то не готова была ни мстить, ни
отказываться от них. В конце концов, они не оставили меня в
беспомощном состоянии или в опасности где-нибудь в чистом поле -
голодной и босой. Они сделали все, чтобы обеспечить мое будущее и
знали, что рядом со мной бабушка, а она могла вытянуть на себе
целый детдом – своей надежностью, внутренней силой, заботой и
душевным теплом. Я не хотела отказываться ни от одного из них, если
только они не отказываются от меня. А уж узнав то, что узнала!