- Пей, папа... пей, пожалуйста, родненький, - уговаривала я его
дрожащим от ужаса голосом.
Он все выпил, вытер губы, а я торопилась обратно – еще за водой,
обещая в панике: - Сейчас, я еще принесу, подожди…
- Катя, отвали. Я напился, хватит. Та-а-ак… значит – Наденька…
ну… тут нужно думать.
- Папа, только ты… - дернулась я обратно к нему.
- Не паникуй, Катерина. Я в твердом уме и четкой памяти… или как
там? Катя, отстань, - отводил он от себя мои руки, а потом сдался:
- Ладно, иди сюда, не реви только.
Мы сидели на лавке и обнимались. Было неудобно – спину я
вывернула немыслимым образом, пальцами одной ноги судорожно
упиралась в землю, а другую вообще не знала куда деть… но отпускать
его от себя было страшно. Он погладил меня по спине и отстранился
сам.
- Катюша, ну не вой, хватит, чего ты? Я, кажется, понял. Можешь
больше не говорить ничего.
- Надо… - тяжело передохнула я, - думаешь, почему я испугалась?
Даже у меня сердце прихватило, когда я узнала, что Наденька никакая
не любовница.
- Какая любовница…? – безнадежно протянул папа.
- Ты не рассказал о ней маме – сказали другие, и получилось
очень убедительно, папа, с фотографией втроем и видеозаписью, где
Семушка называет тебя папой. Она хотела поговорить, поверить, но ты
продолжал ходить туда.
- У-у-у… – простонал папа, сжимая волосы надо лбом в кулак.
Глухо спросил: - А что ее мужик?
- Не было никакого мужика, она тебя любит до сих пор.
- Катя… она замужем, я точно это знаю.
- У тебя тоже есть Мира и что? - отвернулась я, - зря я это,
наверное.
- Думаешь? – странно хмыкнул он, доставая из кармана телефон, а
я прижала его руку, не давая делать это.
- Папа, подожди! Не спеши только, пожалуйста, не спеши! Ей
нельзя знать, что все это ошибка. Я же тоже не стала говорить. Она
просто не выживет, папа. Ты выжил бы?
- Я почти два года выживал и потом тоже – я закаленный. Не бойся
– у меня есть план, я не буду ничего такого…, - уже набирал он
мамин номер, отходя ближе к обрыву.
Я замерла, проклиная свой длинный язык, папино упрямство, заодно
и Георгия, из-за которого все это завертелось, гадово солнце,
живот, который подвело уже от голода, жару… Мы все это время сидели
на самом солнцепеке. Вздохнула и стала поднимать над столом
маркизу, подтягивая шнуры. Махнула папе рукой, чтобы возвращался в
тень, но он все стоял, напрягшись и чуть опустив плечи, слушая
длинные телефонные гудки и совершенно не обращая на меня внимания.
Потом вдруг выпрямился и заговорил: