На глаза сами собой навернулись
слезы, к горлу подступил кислый ком. Лена почувствовала, как от
сердца пошла волна горячей дрожи, а паника захлестывает разум, и
без того малость помутненный. Пальцы неконтролируемо задрожали,
сжимаясь, как птичьи лапки. Но дальний уголок сознания остался
спокоен, холоден, расчетлив. Как штабной офицер, что единственный
сохраняет спокойствие в хаосе поражения. И этот уголок шепнул
голосом покойного Деда:
«Это истерика. Она тебя убьет.»
Лена опустилась на колени, точнее
повалилась, больно ударившись даже сквозь прелый ковер. По наитию
вцепилась зубами в рукав, глуша рвущийся из груди вопль, да так,
что защемила кожу даже сквозь плотную джинсу. Вой животного ужаса
глох в ткани, обжигая руку, и казался бесконечным. Но, в конце
концов, запас воздуха в груди закончился, и девушка вдохнула,
глубоко, всхлипывая и роняя слезы.
Полегчало. Самую малость, но
полегчало. Правда теперь болело все, включая ушибленные колени,
прикушенное предплечье и глаза, которые словно перекачали изнутри
велосипедным насосом. Но, по крайней мере, желание выть в
смертельной безнадежной тоске, разбивая голову о землю, потихоньку
отползало, сворачиваясь, словно кольца смертоносной змеи.
Странное дело, но крик продолжался,
биясь в уши, отзываясь в барабанных перепонках болезненной
вибрацией. Лена мотнула головой. Провела по вискам непослушными,
все еще дрожащими пальцами, но крик звучал в голове, не смолкая. А
затем девушка поняла, что это не ее голос. Совсем недалеко кого-то
били. Или, скорее всего, жестоко убивали.
Лена никогда не видела, как умирает
человек. Даже Дед отошел в иной мир тихо, во сне. Но обостренные
чувства, древние инстинкты подсказали – так страшно, безысходно
может кричать лишь тот, кто видит воочию собственную смерть. Вопль
оборвался. Быстро увял, растворившись в тяжелом воздухе,
пропитанном страхом и неизвестностью. Теперь Елена различала и
другие звуки, которые множились, будто лавина. То ли здесь не
только солнце было неправильное, то ли … кто-то просто перестал
соблюдать осторожность. Или еще какое-нибудь чудо случилось.
Стук, глухой, чавкающий, но
одновременно с твердыми нотками. Память сразу подсказала – в кино
так переступали лошади. Не на ходу, а переминаясь с ноги на ногу…
или с копыта на копыто. Треск дерева, как будто что-то ломали,
довольно старательно. Плач, негромкий и однотонный, как будто
голодный и побитый щенок. Больше всего походило на детское
рыдание.