В келье, разумеется, не было окон,
воздух проникал через длинный коленчатый воздуховод, надежно
глушащий любой звук и свет. Но человек знал, что сейчас луна в
зените, и лучи ее пронизывают все сущее, колебля материальность
этого мира, открывая дорогу невозможному.
Наилучший час для задуманного.
Хозяин старательно потряс мешочек,
перехватив горловину. А затем самыми кончиками пальцев, буквально
длинными ногтями, достал первую деревяшку, размером чуть меньше
мизинца. На ней была выцарапана длинная вертикальная черта на всю
длину плашки, и восемь коротких, перпендикулярно длинной, по четыре
в каждую сторону. Никакого сравнения с красивейшим – в семь цветов
- изображением восьмилапого чудовища на карте из тончайшей кости.
Но суть та же.
Паук.
Следующая деревяшка. Несколько
черточек, неглубоких и тонких, изображающих человеческую фигуру без
головы.
Голодный.
И еще четыре, одна за другой. Все тот
же неизменный расклад, три знака сущности и три состояния. Ни одной
литиры субстанции, сиречь стихии.
Оставалось сделать то, чего гадатель
избегал - открыть седьмую. Ноготь скрипнул по дереву, словно коготь
гарпии. Если бы адепт верил в Создателя, сейчас он помолился бы
истовее самого верного церковника. Однако он не верил, поэтому лишь
стиснул зубы и решительно достал седьмую щепку, теперь уже точно
зная, что это будет Смерть или Тринадцатый. Ровный огонек лампы
прыгнул, отбросив кривую зловещую тень на занавеси. Мешочек выпал
из ладони, оставшиеся деревяшки высыпались маленькой горкой с тихим
стуком. И человеку показалось на мгновение, что это стук костяных
фаланг на пальцах скелета.
Карта была бы закрашена ровным черным
цветом. На щепке не было ничего, лишь сглаженный временем, едва
заметный след от зубастой пилы, что некогда отхватила кусочек от
доски.
Несколько минут адепт сидел молча и
неподвижно, как будто результат гадания обратил его в камень. Затем
собрал знаки по одному и затянул шнурок так, словно хотел спрятать
внутри все зло мира, не дав ему вырваться наружу. Решительно
откинул капюшон и сбросил с плеч рясу, словно ткань душила,
обволакивала тяжким грузом.
В свете лампы кожа адепта казалась
пепельно-серой, немного темнее своего настоящего света, а волосы,
подстриженные чуть выше плеч, наоборот - светлее. Поэтому со
стороны могло представиться, что это не молодая женщина с кожей
необычного сероватого оттенка, а статуя из драгоценного серого
мрамора. Впечатление усиливалось нечеловеческим скульптурным
совершенством и симметрией лица. При одном лишь взгляде на него
вспоминались полотна старых мастеров Империи, владевших тайной
бриллиантового сечения и пропорций фигуры. Это лицо было настолько
идеально, что даже не казалось красивым. Скорее зловещим, потому
что мир смертных не в состоянии породить нечто столь завершенное.
Тонкие бледные губы, почти сливающиеся по цвету с кожей, молча
шевелились, словно читая молитву, но то была не молитва.