Переломы давно срослись, как и все предыдущие. Нож отправился в
сапог, а я обернулась. Дом пуст. Темен. Страшен, как я слышала. В
нем больше не осталось мужских запахов, даже в подвале, который
Дерри выкопал, чтобы прятать там самогонный аппарат, больше не
пахло брагой.
Никого здесь нет.
- Никого здесь нет, - повторила я вслух, но получилось не
слишком убедительно. – Уна, возьми себя в руки…
Руки дрожали.
Я сильная женщина? Слышала и такое, от мисс Уильямс, которая до
сих пор работает в школе, пытаясь воздействовать на умы и души
местных туповатых детишек. Сильная… сильная не дрожала бы сейчас,
закусив губу до крови.
И сумела бы поставить ублюдка на место.
Сильная не связалась бы с подобным Биллу. У него на лбу написано
было, что он ублюдок и вообще… сильная не позволила бы избивать
себя.
День за днем.
Час за…
Буря плакала. И я тоже. Я стояла, сжимая в руке хвост от
чесночной колбасы, и терла, терла слезящиеся глаза, убеждая себя,
что это песок виноват.
Местный песок вреден для глаз, и когда буря закончится, я поеду
к Нику, пусть посмотрит.
Я вздохнула и, всхлипнув в последний раз, сунула колбасу в
рот.
Никуда я не поеду.
И песок не при чем. И вообще… мама права, я ничтожество, которое
появилось на свет по ошибке. А хуже того, задержалось на этом
свете.
Этого не исправить.
Во всяком случае, у меня не хватит смелости.
Глава 2
Кофейный аппарат вновь сломался, окончательно убедив миссис
Облонски в собственной незаменимости. И осознание этого факта
заставляло ее сильнее вытягивать шею, и без того длинную, бледную,
стиснутую лентой кружевного воротничка. Кружевными были и манжеты
блузы, выглядывавшие из рукавов форменного пиджака, который напрочь
лишал и без того плоскую фигуру миссис Облонски всякого намека на
женственность.
Ее это возмущало.
Примерно так же, как возмущали лодочки на низком каблуке,
бесцветный лак и необходимость мириться с кофейным аппаратом, в
котором миссис Облонски мерещился конкурент.
Она скривилась.
Изобразила улыбку, совершенно неискреннюю. И мягким, совершенно
несообразующимся с костлявой ее фигурой, голосом произнесла:
- Вас уже ожидают.
Три слова, но в них слышался и мягкий упрек, и недоумение, и
обида, будто своим опозданием Лука поставил ее в положение крайне
неудобное.
- Благодарю, - он поставил на стол фарфоровую кошечку. – А это
вам…