-
Настенька, детонька, да что же это? – обнимала меня, прижимая к
себе, моя Мышка.
- Ты же
мокрая вся до ниточки, заледенела вся. Яроня, сынок! Боже ж мой,
Боже! Что же оно делается, да когда же это кончится, когда тебя в
покое оставят уже, бедная ты моя?
- Маманя, не причитай. Прикрой ее, ты что?
Настя, что такое, что случилось? Выйдите все, тут и так не
повернуться. Разберемся. Маманя, хватит тискать ее, сними мокрое,
ее согреть надо.
- Дай ей успокоиться, сынок. Она вцепилась
от страха, видно. Настенька, тут я, тут. Не плачь уже, все хорошо
будет. Заболеешь ведь, переодеться нужно.
Мои рыдания стихали, мокрая рубашка противно
холодила тело, с волос, забитых снегом, тоже стекало на лицо и шею.
Руки и ноги почти не чувствовались, особенно ноги.
Мышка выгнала всех вон и помогла мне
переодеться. В доме зажгли свечи, слышались мужские голоса. Ярослав
подал что-то, и маманя стала растирать мне руки и ноги тоже - от
ступней до самой попы. Ступни сильно закололо, заболело так, что я
заскулила.
- Терпи, нужно кровь разогнать. Это
испытанное средство. Сейчас горячего выпьешь, а может – настоечки
на березовых почках, а, Настенька?
- Нет, я не пью, не могу.
После того взрыва, когда разбирались в его
причине, прозвучала версия, да так и утвердилась, как основная –
бытовое пьянство. Я объясняла, что мои родители не алкоголики и
когда я уходила, мы выпили всего пару бутылок шампанского на всю
семью. Но версия была удобной и меня не слышали. Несмотря на
очевидную глупость того вывода, что они сделали, я не могла потом
даже подумать о том, чтобы выпить спиртного. Первый раз за все годы
фужер того же шампанского был выпит в гостях у Лидии.
- Тогда чаю? В термосе у ребят есть,
горяченький. Давайте сюда. Садись. Ты как - ноги чувствуешь, а
руки?
Мышка привычно хлопотала вокруг меня, давая
пить горячее, кутая в сухое согретое одеяло и высушив полотенцем
волосы. Я успокоилась, тело, растертое и пахнущее чем-то приятным и
травяным, горело. Потянуло в сон.
- Маманя, все равно же не уснем. Может,
пусть расскажет, что там случилось? Может, с кем-то еще беда?
- Не…нет. Это Тугорин. Только я, – шептала
я, засыпая.
- Я здесь, с ней посплю, поместимся. Ты мне
фонарик положи сюда. Мало ли? - Мышка укладывалась рядом,
привалившись теплой спиной к моей спине. Голоса еще бубнили в
горнице, маманя вздыхала, а я пригрелась и понимала сквозь сон, что
не нужно мне никуда от них бежать. И сама я так и останусь «сама».
И только им я почему-то очень нужна, а больше никому на всем
большом белом свете.