Генерал протянул капитану кофр для свитков и кратко изложил суть
дела. Дарри слушал и молчал, хотя по глазам было видно, что ушам
своим он верит плохо, но переспрашивать не стал. Взяв кофр,
поклонился.
— Когда прикажете уезжать?
— Немедленно. Эскорт возьми сам, кого нужно и сколько нужно. И
помни — время дорого. Очень. Я вскоре тоже поеду к королеве, так
что встретимся в Рокне.
— Разрешите идти?
— Иди. И ещё… никто не должен знать, ты же понимаешь?
— Не беспокойтесь, ваша милость, я нем, как рыба.
Дарри допил вино прямо из бутылки, сгрёб в охапку свои вещи и
бодро зашагал в темноту.
Генерал вышел наружу вслед за ним. Долго стоял и смотрел, как
Лучница прячет своё остриё за тёмную кромку гор, слушал, как ухает
филин в ветвях за походным госпиталем, да перебрёхиваются где-то в
зарослях орешника вездесущие лаарские лисы, падкие до объедков, как
рычит и хрипит горец и изредка ругается Урлах. Сон не шёл. Тянуло
холодом. Продрогнув окончательно, он вернулся в шатёр, подбросил
дров в жаровню и сел писать ещё одно письмо, да так и задремал за
столом в ожидании утра.
А к утру горец сбежал.
Эскорт Дарри оставил на постоялом дворе на выезде из Шерба.
До Обители было всего пару ква́рдов. Места тут тихие, до границы
далеко. Не слышно отголосков войны, и про Зверя на каждом углу не
судачат. Так что шестеро сопровождающих с их скабрёзными шуточками
и праздным любопытством могут спокойно резаться в кости. В его деле
они пока что были совсем лишние. Он взял только местного кучера и
спозаранку покатил по пыльной дороге в монастырь.
Утро было по-летнему жарким и красное зарево на востоке обещало
знойный день. Вокруг города и до самой Обители по сторонам
простирались поля: виноградные, розовые, лавандовые — владения
монастыря и оливковые рощи. Кучер, меланхоличный старичок в
потёртой кожаной жилетке, по лицу которого было видно, что чужие
тайны ему неинтересны, монотонно понукал лошадей, и те бежали
размеренно. Дарри сидел рядом на козлах, разглядывая
поверх гнедых спин дрожащую в утреннем мареве громаду Обители, что
занимала всю вершину холма. От её грязно-жёлтых стен разбегались во
все стороны стройные ряды подвязанных лоз, как тугие косички в
причёсках коринти́йских модниц. Местное вино, густое и тёмное,
стоившее на севере по три лани за бутыль, тут продавалось на каждом
шагу. И вчера на постоялом дворе они воздали ему должное.