Для того носильщики есть.
Отстав от сумки, студиозус принялся за чемоданы. С ними он
управился легко, видать, не глядя на размер, были они доволи-таки
легки. А после все ж вернулся к сумке…
- Что у вас там? - поинтересовалась панна Зузинская, которой сие
представление уже успело надоесть. – Камни?
Студиозус отчего-то смешался.
Побелел. И неловко промямлил:
- Книги. Очень дорогие мне книги… монографии… - он все же поднял
сумку, которую ныне держал, прижимая к груди обеими руками.
- Зачем вам книги? Там, - панна Зузинская махнула на рельсы, -
от книг нет никакого толку…
Говорила она вполне искренне, но студиозус смутился еще
сильней.
- Понимаете, - громким шепотом произнес он, косясь на
проводника, который делал вид, будто бы занят исключительно
голубями. Оные слетались на перрон, бродили меж поездов, курлыкали,
гадили, чем всячески отравляли жизнь дворникам и иным достойным
людям. – Понимаете… наш домовладелец – черствый человек… как мог я
ему доверить то ценное, что есть у меня…
И рученькой этак сумку погладил.
Обернулся, смерив лестницу решительным взглядом.
- Мы с кузиной утратили наш дом… но обретем новый. Я верю…
- Два медня, - с зевком произнес проводник и руку протянул. – И
помогу…
Деньги студиозус отсчитал безропотно. Но затое на ступеньку
взлетел за проводником и сумку почитай выдрал из рук. И в вагоне ея
пристроил в наилучшем месте, у окошка, тряпицею отер, бормоча:
- Знания – сила…
Кузина его, разобиженная, ничего не сказала.
Она устроилась на месте, согласно билету, и сидела с видом
премного оскорбленным до самого отправления. Студиозус, также
обиженный, правда, не на кузину, а на самое жизнь во всем ее
многообразии несправедливостей, устроился напротив, с тощею
книженцией в руках.
Этак они и молчали, с выражением, с негодованием, которое,
впрочем, некому было оценить.
Первой сдалась панна Зузинская.
Она сняла шляпку, устроив ее в шляпную коробку, оправила
воротник и манжеты машинного кружева, и сердоликовую брошь с
обличьем томной панночки, быть может, даже самой панны Зузинской в
младые ея годы.
Из корзины появилась корзинка, прикрытая платочком, и с нею,
кроткая, аки голубица, панна Зузинская направилась к соседям.
- Не желаете ли чаю испить? – обратилась она вежливо ко всем и
ни к кому конкретно.
Девица помрачнела еще больше, верно, живо представив себе
посуду, из которой придется потреблять рекомый чай. А кузен ее
отложил книженцию и кивнул благосклонно.