А те выскальзывают.
Ийлэ и обои потрогала.
Холодные.
Подоконник тоже. Рамы в этом крыле еще отец менять собирался,
потому что дерево рассохлось и зимой сквозило. До зимы есть еще
время, но холодом тянет по пальцам.
Странно.
Она жива. И в доме.
Сидит на полу.
Осматривается…
Доктор приходил. Ему Ийлэ не верит, он предал тогда… человек…
чего еще ждать от человека?
Опиум.
Он и ей совал, тогда, уверяя, что с опиумом будет легче… тоже
лгал… никому нельзя верить, а особенно – осеннему солнцу и
непривычному, подзабытому уже ощущению покоя.
Ийлэ поднялась.
В ванной стены были теплыми, и значит, работал старый котел. Или
уже новый? Но главное, из крана шла горячая вода, и сунув ладони
под струю, Ийлэ со странным удовлетворением смотрела, как краснеет
кожа.
Струя разбивалась о стенки ванны, тоже знакомой – еще один
осколок прошлой ее жизни – и наполняла ее.
А если Ийлэ в доме, то почему бы и не помыться?
Она не мылась… давно, с тех пор, как вода в ручье сделалась
слишком холодна для купания, а на поверхности озерца стал
появляться лед. Тонкая пленка, которая таяла от прикосновения,
обжигая.
– Сваришься, – раздался сзади недовольный голос.
Пес?
Ийлэ замерла.
Нельзя оборачиваться. Ударит.
Если не обернется, тоже ударит, но тогда Ийлэ не увидит замаха,
не сумеет подготовиться.
Она все-таки обернулась.
Стоит в дверях, загораживая собой весь проем. Белая рубашка,
домашние штаны… и босой… ступни огромные, некрасивые, с темными
когтями.
– Я… подумал, что тебе… вот, – он наклонялся медленно,
осторожно, и видно было, что движение причиняет ему боль. –
Переодеться… правда, не уверен, что подойдет… я прикинул, что если
Дайны шмотье, то тебе точно большое будет. Да и она не особо горит
желанием делиться…
Пес положил на пол стопку одежды.
– А вот Натово – так, глядишь, и впору… старое, конечно… он
вырос уже… я вообще фигею с того, как быстро он растет… вот что
значит, нормально жрать стал. Детям вообще важно нормально
жрать…
Судя по его размерам, в детстве пес питался вполне прилично.
Ийлэ головой тряхнула: что за чушь он несет?
Главное, не ударил.
И отступил.
И теперь, даже если захочет, то не дотянется.
– Слушай, – он ущипнул себя за мочку уха. – Я тут думал… раз ты
со мной говорить не хочешь, то… ребенку без имени нельзя. А если
назвать Броннуин?
Как?
Нет, об имени для отродья Ийлэ не думала. Зачем имя тому, кто
рано или поздно издохнет, но… Броннуин?