Ветер тронул ель, и та покачнулась, стряхивая с ветвей воду.
Соваться – одно безумие, оставаться – другое. И какое из двух
будет менее болезненным? Если остаться, отродье точно ночь не
протянет. А в дом… можно попробовать войти тихо… и тихо же выйти…
Ийлэ ведь немного нужно.
Еды.
Для нее и для отродья, которое смотрит, ждет и, наверное,
смирилось уже.
Ийлэ легла рядом, закрыла глаза, прислушиваясь к шелесту дождя.
Она попробует, просто попробует. Не ради отродья, но потому что
сама нуждается в еде. Надо только подождать, когда наступит
вечер…
Солнце утонуло в небесных хлябях. И закат отгорел тусклый,
разбавленный. Темнота же получилось кромешною.
Ийлэ не нужен был свет, она тропу помнила распрекрасно. Шла.
Кралась, едва ли не на цыпочках. Поле, с которого кукурузу так и не
убрали, было пустым. Шелестели стебли, терлись друг о друга,
ложились под ноги, тонули во влажной земле. И тропа вихляла.
А дом не приближался.
Он появился как-то вдруг, темной громадиной. Ийлэ замерла на
краю, разглядывая его жадно, пытаясь понять, что же изменилось.
Ничего.
Белые стены. Черные прямоугольники окон. Фриз. И крыша
двускатная, которая наверняка вновь подтекает. А Северное крыло
выпустило тонкие хлысты неурочных побегов, и они упрямо держали
глянцевую листву, точно надеялись остановить зиму. Облетят.
Подмерзнут. И ладно бы только они, но ведь и корни, не прикрытые
шубой опада, пострадать способны.
Ийлэ едва вновь не рассмеялась, поняв, о чем она думает… дом?
Это больше не ее дом. Он предал, как предали все, что люди, что
вещи.
Бывает.
Раньше она не знала, что только так и бывает.
К дому Ийлэ пробиралась крадучись. Пуст был старый двор, а дверь
кухонная – заперта, но открыто окно. Окна в кухне прежними
оставили, с ними Ийлэ умела управляться. Нащупав щеколду, она
легонько надавила на раму, которая поддалась охотно, будто дом,
силясь хоть как-то загладить свою вину, решил помочь.
На кухне было тепло.
Жарко.
Настолько жарко, что Ийлэ растерялась. И еще от сытных запахов,
которые окружили ее. Мясо. Молоко. Хлеб. Она целую вечность не ела
хлеба, и наверное, забыла сам вкус его. Надо взять себя в руки.
– Мы быстро, – пообещала Ийлэ отродью. – Потерпи.
Только глаза в темноте блеснули, будто и не глаза, но
перламутровые пуговицы…
…на мамином сизалевом платье были такие…