Это значит, она, Ийлэ, сегодня умрет.
Хорошо.
Она все-таки не сумела сдержать улыбку – слишком счастлива была
осознать, что скоро все закончится, действительно закончится – и
это тоже не осталось незамеченным.
– Чего скалишься? Бран, чего она скалится? – третий осторожен,
он держится хозяина, опасаясь вызвать его недовольство. И сейчас он
подбирается к Ийлэ боком, но в последний момент возвращается на
место, садится, чинно сложив руки на коленях.
– А пусть себе…
Бран вытягивает из кармана часы.
Отцовские.
Отец говорил, что делал их в подарок своему отцу, но не успел
отдать.
Платина. Драгоценные камни: лоза всех оттенков изумруда и
кровавый рубиновый терний. Никто не делает мозаики из драгоценных
камней, кроме отца.
Часы держат на платиновой цепочке. Они покачиваются. И новый их
хозяин постукивает по циферблату ногтем.
Звук резкий.
– Зачем она нам вообще…
– Затем, – он убирает часы в нагрудный карман. – Затем, что она
альва… правда, милая?
От стола до нее два шага, и Ийлэ замирает, прекращая жевать,
хотя у нее много еще осталось, и хлеба, и мяса, и даже яблока…
– Альва… и дом этот альвийский… он спал, а теперь проснулся.
Он садится на корточки, все одно слишком большой.
Опасно близкий.
– И если сокровище спрятано в доме, то сами мы его не найдем, а
девочка нам поможет, – он протягивает руку, касается волос.
От прикосновения этого Ийлэ замирает.
– По-моему, мы это уже проходили, – второй смелеет, все-таки он
глуповат, постоянно нарывается, отступает и вновь нарывается.
Бран его убьет.
Ийлэ прикусила язык: она не хотела произносить это имя даже в
мыслях.
Особенно в мыслях: мысли последнее, что у нее осталось.
– Отказалась, – хозяин гладит, наслаждаясь ее страхом. – Но мы
простили ее… и сейчас просто попробуем еще один вариант…
– А если она опять…
Он поморщился.
Его раздражали эти вопросы, за которыми виделось недоверие к его
способностям.
– Нет. На этот раз все будет иначе. На этот раз нам не требуется
ее согласие… только кровь… ты ведь не откажешься, дорогая,
поделиться?
Будто у Ийлэ имелся выбор.
Он же наклонился, близко, к самому ее лицу, пытаясь поймать
ускользающий взгляд. И пальцы вцепились в подбородок, стиснули
больно.
Ноздри его раздувались.
А на щеках пролегли дорожки живого железа.
– Ну же, – обманчиво ласковый голос. – Посмотри мне в глаза…