Райдо кивнул.
– И… и наверное, ты прав… если бы собирались уехать… нет, мама
какие-то вещи собрала… белье там… и несессер дорожный… тоже смешно,
она дальше города не выезжала, а несессер дорожный был…
– Предусмотрительная женщина.
Похвала?
Не насмешка. Он понимает. Он не станет смеяться над той, которая
умерла.
– Она мне этот саквояж дала, когда… она сказала, что надо
переждать несколько дней… что найо Арманди позаботится… у них есть
маленький домик в лесу… а в домике – тайник… не тайник, но погреб
старый, которым никто не пользуется. Нет, это уже не мама. Она про
погреб не знала…
– Кто тебя отвез?
– Доктор.
Тогда он был другом. Надежным человеком, от которого пахло
солодкой, наверное, он вновь сироп от кашля делал. Осенью многие
кашлять начинают.
Доктор приехал верхом.
Он в седле держался неумело, и костюм коричневый охотничий,
сшитый исключительно потому, что в городке у любого приличного
мужчины должен был быть охотничий костюм, сидел плохо. Доктор все
время одергивал короткую куртейку, вздыхал.
И лошади шли тряской рысью.
– А куда мы едем? – Ийлэ казалось, что они направляются в город,
но у ручья доктор свернул, направив лошадь по едва заметной
тропинке, и та сама перешла на шаг.
– В одно тихое место, – доктор держался обеими руками за луку
седла. И все равно кренился то влево, то вправо, почти сползая,
удерживаясь на конской спине разве что чудом. – Послушай,
деточка…
Он всегда обращался к Ийлэ именно так, даже когда она стала
взрослой.
А ей это обращение не нравилось.
И в тот раз она нахмурилась, хотя человек и не видел ее
лица.
– …в городе для тебя не безопасно… у меня есть охотничий
домик…
– У вас?
– Мой дед еще построил, – отмахнулся доктор. Сам он охоту не
жаловал, и в ежегодной травле лис участия не принимал, не столько
оттого, что лис было жалко, сколько из-за врожденной своей
неловкости, которой супруга его стыдилась. – Я давненько там уже не
бывал…
Лес смыкался за спиной Ийлэ.
Лес шептал, что осень в разгаре, и лещина, на радость сойкам,
разродилась небывалым урожаем орехов. Что березы почти расстались с
золотой своею листвой, а в старой лощине обжился пришлый медведь,
тоже старый, сонный уже…
Лес рассказывал о нем и о зайцах, которых ныне расплодилось
множество, но навряд ли все переживут зиму, потому как у волков
тоже приплод имеется… он говорил о кабаньем семействе, которое
отличалось воистину свинским характером и не столько желуди ело,
сколько норовило подрыть корни старого дуба… а дуб стоял, он
выдержал уже не одну осаду и готов был выдержать еще множество…