Она говорила тихо, но…
…матушка взирала на Герберта с печалью: сколько раз говорила она
ему, не связываться с личностями подозрительного свойства. И вот,
пожалуйста… сам не связался, так они заявились… и как ему быть?
- Я ни в чем не виноват! – он поднял договор без особой надежды,
что этот листок бумаги защитит его.
- Верю, - девица криво усмехнулась, аккурат как его первая жена
перед тем, как заявить, что она-де на развод подает. - И думаю, в
Особом отделе вам тоже поверят… вы ведь на хорошем счету… честный
торговец, но… в нынешней ситуации недостаточно быть просто честным…
вы ведь не хотите, чтобы вашу лицензию на торговлю с королевством
просто-напросто отозвали…
Герберт замотал головой.
Не хотел.
Если эту лицензию отзовут, то… то ему только и останется –
пыльная контора, искусственные лилии и надежда, что когда-нибудь
где-нибудь вспыхнет эпидемия, которая и спасет его от
разорения.
- Чего вы хотите? – устало спросил Герберт, уже смирившись с
тем, что неудачно начавшийся день столь же неудачно и
завершится.
- Правду, друг мой, - Себастьян ткнул в договор. – Ну и
гробы…
- Князь, вы…
- Да, дорогая Катарина, я все еще намерен прикупить гробов…
- Для друзей, да, - хмыкнула Катарина.
- И для родственников… полагаю, жена моего брата оценит, она на
редкость деловая женщина, а ваши гробы давно уж снискали себе
славу… но вы не отвлекайтесь, господин Понятковский… так кто и
когда вам предлагал… сомнительное предприятие?
И Понятковский вздохнул.
В конце концов столько времени прошло. И сомнительно, чтобы тот
человек еще был в городе… и вообще, он честный гражданин…
- Пять лет тому… да, - лысоватый господин в строгом костюме,
который сидел почти хорошо, раскрыл вечный календарь. Слегка
нахмурился. Ущипнул себя за густую бровь и кивнул, соглашаясь с
какими-то своими мыслями. – Мне два дня как лицензию выдали. Долго
рассматривали. Признаться, и не надеялся…
Он почесал вторую бровь.
И обе эти брови, густые, сросшиеся над переносицей,
растрепались, отчего в благообразном облике господина, в целом
соответствовавшем месту его службы, появилась некая несуразно
диковатая нота.
- Пришел утром. Вот как вы, - это прозвучало почти обвинением. –
Запер дверь. Сказал, что у него ко мне предложение, что…
Он дернул узел шейного платка.
- Поймите, я не желал связываться ни с чем… подобным. Я понимаю,
что многие промышляют… я… - он запнулся и с какой-то излишней явно
поспешностью добавил.