Завтрак в одиночестве.
Знакомая тишина дома. Сад и работа в нем, которая успокаивала
Иоко. Странное дело, прежде я никогда-то не испытывала желания
возиться с растениями.
Моя секретарь разводила на подоконнике фиалки, которые вскоре
переселились с ее подоконника на другие, норовя захватить все
прочие свободные. Она как-то пыталась мне объяснить, но… не видела
я красоты в розетках листьев, в цветах темных или бледных,
одинаково немочных. А вот здесь… здесь одно лишь прикосновение к
земле наполняло тело силой, а душу – странным покоем.
Крошечные деревца в тесных кадках.
И каменная дорожка. Россыпь кислицы темно-лилового цвета. Трава,
которая оказалась не просто травой, а… я не понимала и половины
премудростей, но руки помнили дело, голова же наслаждалась покоем.
Теперь я понимала, что в моей прошлой жизни мне не хватало именно
времени наедине с собой.
Постоянный бег.
Вечные попытки кому-то что-то доказать… страх не успеть,
провалиться… и мгновенья тишины, наполненные тихим шелестом воды о
камни. Влажная трава. Мягкая темно-рыжая земля, по которой
бамбуковые палочки рисовали узоры… беседка и чай, который приносила
девочка.
- Ты выбрала себе имя? – спросила я, устраиваясь на берегу.
- Нет, госпожа. Их слишком много… и все такие красивые. Но я
выберу! Честное слово!
Я сидела на траве, больше не заботясь о том, что помну кимоно.
Это было домашним и, несмотря на трогательную заботу оннасю, все
одно обзавелось с полудюжиной пятен. Пожалуй, права была матушка,
пеняя Иоко за никчемность…
…эта мысль внезапно вызвала дрожь в пальцах. И руки вдруг свело
болезненной судорогой, я чудом удержала чашку, которая опасно
накренилась. Отстраненно подумала, что чай никогда не бывал
настолько горячим, чтобы стоило бояться ожогов.
Боль пульсировала в груди.
И в животе.
И это было не понятно, разве что… тело помнило? Уж не после ли
визита матушки, которая была жива – я это знала точно, ибо оннасю
как-то поинтересовалась, не собираюсь ли я навестить ее вновь –
Иоко заболела?
Отрава?
И все одно не понятно. Зачем матери меня травить? Нет, я в
отличие от Иоко не была настолько наивна, чтобы полагать, будто
мать не способна причинить вред своему дитяти. Способна. И
последние годы жизни Иоко вполне однозначно говорят о характере
женщины, давшей ей эту жизнь. Но зачем…