- Подойди.
Я приблизилась.
- Сядь, - отец указал на шкуру.
И я присела, готовая ждать столько, сколько понадобится. И
сердце, такое глупое безумное сердце металось в груди. Неужели
ошибалась Аану? И отцу не все равно, что с тобой будет?
Он желает тебе добра.
И любит… возможно, что хоть немного, но любит.
Разве это не чудо?
Он же, набивая трубку табаком – отец действовал осторожно,
бережно, но пальцы его были слишком неуклюжи, и табачный лист
крошился. От него исходил терпкий особый запах – табак отцу
привозили редкого сорта, крепкий с синим дымом, что подолгу не
выветривался из покоев.
- Что ты слышала о Черном Янгаре? – спросил отец, прикусывая
чубук.
И сердце остановилось. Ему не нужен был мой ответ, отец сам дал
его.
- Выскочка… подлец, каких свет не видывал. Наглый песий сын… -
Ерхо Ину произносил каждое слово медленно, словно смакуя. И я не
смела перебить его вопросом.
Янгар Черный?
Кто ж не слышал о Янгхааре Каапо?
- Подай, - Тридуб указал на кубок, забытый мною на столе.
Он заговорил, когда я вернулась на прежнее место.
Этот год для семьи Ину выдался тяжелым.
Нет, не оскудели земли могучего рода, не отвернулась удача от
моих братьев. По-прежнему выходили в море драконоголовые боевые
корабли и возвращались с добычей, по-прежнему родила золотую
пшеницу земля, а леса дарили меха драгоценные. И груженые доверху,
выползали ладьи уже не на войну – на торг, чтобы вернуться с
тканями, кожами, стеклом и фарфором. Вина везли и золото…
Пожалуй, в том и беда, что богат был род Ину, могуч, и корни его
уходили в прошлое, переплетаясь с корнями иных родов.
Двенадцать их было, проросших из пшеничного семени, что обронила
мать всего сущего, когда делила меж людьми золотую удачу. А о
тринадцатом вспоминать не принято.
Опасно даже.
Древняя кровь, сродняясь с кровью, объединяла. И оглянувшись
однажды, понял вдруг кёниг Вилхо, что древо рода его – лишь одно из
многих. Не самое высокое оно. Не самое раскидистое. И не самое
крепкое.
Кто и когда заронил кёнигу мысль об измене? Не о той, близкой,
почти совершенной, что ткут безлунными ночами, связывая слово со
сталью, ненавистью полотно расшивая, но еще о нерожденной, живущей
сугубо в мыслях, за которые, как говорят, не судят.
Да и не посмел бы учинить суд Вилхо.
Тронь одного, и многие восстанут. А против всех не удержаться и
Янгхаару.