Беги… быстро беги. От отца.
От братьев, которые кинутся по следу, даром, что стерегут тебя
так, будто ты и в самом деле любимая сестрица… они стали добры. Им
пришлась по нраву отцовская затея.
Сбегу.
Я давала себе слово каждый вечер, но поезд останавливался, и мой
возок окружали костры, а лес, такой близкий, уже не казался
надежным прибежищем. Напротив, разум твердил иное.
Куда бежать, Аану?
От кого?
От отца? От родичей? От будущего мужа? Ты еще не встретила его,
а уже дрожишь, точно вовсе нет в тебе крови Ину. Да и кем будешь ты
там, в большом мире, который и видела-то издали. Разве сумеешь
выжить одна? Или же сгинешь в лесу, в том самом, который мнишь
спасением? Там звери.
А за лесом – люди. И будут ли они добры к безродной чужачке?
Я отступала.
Быть покорной дочерью? Что может быть проще? Я ведь привыкла… и
братья, в первые дни пути не отходившие от меня ни на шаг – видно,
чуяли мое настроение – поутратили прежнее рвение. Теперь меня
оставляли одну, пусть бы и ненадолго. И это одиночество само по
себе было подарком.
В какой-то момент я и вовсе смирилась.
Янгар меня не убьет, побоится вызвать гнев богов, разорвать
свежесотворенную нить. А остальное… стоит ли печалиться о том, что
еще не случилось?
Мы остановились в дне пути от усадьбы Янгхаара Каапо. И старший
из братьев, красавец Олли, отправился к жениху с серебряной
шкатулкой, в которой лежал крупный алмаз.
Я знала, что Янгхаар, или хвастаясь собственным богатством, или
желая замириться с отцом, показывая, что не столь уж никчемен,
прислал в дар невесте огненный лал, величиной с перепелиное яйцо. И
что камень этот был цвета крови, чистоты необыкновенной. Ни за одну
невесту не давали подобного откупа.
Я видела этот камень, держала на ладони, любуясь, не смея
коснуться. Отец же, которому мое восхищение пришлось не по нраву,
подхватил лал двумя пальцами, поднял над головой. И камень, поймав
солнечный луч, полыхнул гневно.
- Выбрось, - велел отец и, словно опасаясь, что я не подчинюсь
этому приказу, сам подошел к окну…
…а после велел принести ларец с камнями и долго, придирчиво
выбирал достойный.
Ерхо Ину знал, как оскорбить подарком, и сейчас, глядя вслед
Олли, усмехался да бороду поглаживал.
- Завтра, - Тридуба, наконец, соизволил заговорить со мной. Он
сидел на коне, подпирая рукой бок, и знакомая плеть ласкала конскую
шкуру. Жеребец прял ушами, косил на плеть, на меня, грыз удила и
клочья белой пены падали на траву. – Завтра ты станешь женой этого
пса…