Не колдовство, но страх менял людей.
Зверели.
Тогда-то и решено было: выкопать на лесной поляне глубокую
могильную яму, выслать ее можжевеловыми ветками да суходольником,
что дурманит разум. Оставить в яме семью семь кувшинов с водой, и
семью семь хлебов.
А сверху, как водится, курган насыпать.
И пусть гуляет ветер, зовет возлюбленную, но всем известно: нет
ветрам под землю ходу. Не найдет Укконен Туули свою женщину. Решит,
что не дождалась, да вернется на небеса, забудет о неверной…
…а и светлые боги на людей не прогневаются, что на роженицу руку
подняли.
Так и сделали.
Обрядили несчастную в наряд похоронный. Заплели ей семь кос, на
семь дорог посмертных. Обвязали ноги свежими оленьими шкурами. И
живот поясом змеиным заперли.
Плакала хааши-келмо, умоляла пощадить, если не ее, то хотя бы
дитя нерожденное. Руки женские к животу тянула, показывала, что
шевелится он, но не нашлось жалостливых. Всяк за своих детей
боялся.
И встал посреди поляны новый курган, высокий, черный, и сколь ни
сеяли на нем траву – не прорастала. А из кургана будто бы голос
доносился, сначала плач, после – крик да такой, что сбежались на
него волки со всей округи, и три дня выли, не замолкая.
Копали.
Пытались добраться до той, что звала…
А после раздался плач младенческий. И больше не кричала
хааши-келмо, но пела колыбельные, долго пела. Только и у нее
иссякли силы. Случилось это перед самой беззаконной ночью.
Вновь упала на землю беспроглядная тьма.
И спустился Укконен Туули. Спешил он, подгонял черного волка,
который и без того тенью летел по-над землей. Прижимал сын Акку к
груди серебряные крылья, легкие, как звездный свет, и крепкие,
будто Северные горы.
Улыбался, грозный, предвидя встречу.
И с нежностью трогал огненную искру, которую носил на груди.
Спешил, но опоздал.
Пустым был дом. И никто не вышел на зов. Напрасно метался по
снежным сугробам волк. Звал свою женщину сын Акку, но молчание было
ответом. И гнев прорастал в сердце, которое прежде не ведало такой
боли. Может, и вправду ушел бы Укконен Туули на небеса, поверив,
что предала его возлюбленная, да только услышал он горестный плач.
Не человек – волчица сидела у кургана. Выла. И скребла когтями
мерзлую землю. Понял тогда Укконен Туули, что произошло.
Ударил он по кургану белой молнией.
Обрушился всей яростью ветра грозового.