Сам я рубил направо и налево, стараясь только не задеть своих.
Пот лил с меня градом, несмотря на холодный ветер. Тело,
прокачанное неведомым способом, делало многое за меня:
подсказывало, как лучше бить, чтобы не устать раньше времени, когда
нужно напрячь кисть, когда, наоборот, расслабить, а когда немного
повернуть. Иногда мне казалось, что я – марионетка в чьих-то умелых
руках. Или, быть может, не марионетка, а игровой персонаж? Если все
это игра, то, быть может, не я в нее играю, а мной играет
кто-то?
Впрочем, задаваться философскими вопросами было некогда – они
просто бродили где-то по краю моего сознания. А в центре внимания
были проблемы более насущные: ударить, увернуться, схватить, пнуть,
отпрыгнуть, снова ударить. Пару раз топор увязал в теле очередной
бьющейся в агонии твари, и приходилось упираться в нее ногой,
разламывая кости и следя за тем, чтобы бьющийся рядом хвост не
ужалил меня напоследок.
В один из таких моментов я заметил, как Макс, дравшийся справа
от меня, не успел разрядить арбалет и был вынужден схватиться с
налетевшей на него тварью врукопашную. Крылатый монстр свалил его в
снег, насев сверху, хлеща крыльями и пытаясь вонзить в него мелкие
искривленные зубы. Мне пришлось на минуту бросить крикет в теле
поверженного квакена, а тому, что напал на Макса, садануть в бок
изо всех сил тяжелым носком сапога с железной набойкой, а потом
добавить подобранным с земли кинжалом Макса. Тварь отлетела в
сторону и затихла, Макс поднялся с земли, опершись о мою руку, а я
бросился разыскивать в гуще беспорядочной схватки крикет. Для
благодарности времени не было: до нас уже добралась рыхлая шеренга
мертвецов.
С этими было немного проще, хотя и закованные в невиданную
костяную броню, строй они не держали, а значит, ничего не могли
противопоставить пикам и алебардам, которыми многие наши владели
отменно.
Я со своим коротким крикетом отступил под защиту двоих товарищей
с алебардами и из-за их спин трижды разряжал оружие в головы
напирающих мертвецов. И только после третьего выстрела, задыхаясь и
кашляя от заволокшего поляну комковатого дыма, сумел разглядеть,
что врагов поблизости больше нет.
Когда ряды прущей на нас нежити поредели, я уже еле держался на
ногах, и большинство ребят – тоже. Некоторые не держались вовсе:
отступая от последнего прорвавшегося мертвеца, я наступил на руку
кого-то из наших, кто встать уже не мог – распластался на земле в
луже крови. Те же, кто еще был в строю, сами походили на мертвецов:
сгорбленные от усталости, черные от грязи и пороховой копоти, с
трясущимися руками и безумными глазами, мы сейчас являли собой
зрелище неприятное и пугающее.