– И запомни, – сказал Олег уже
по-русски. – Если у них тут горгупьи летучие или гнездо скорпидов –
даже не лезь. Сожрут тебя и добавки попросят. Сразу говори, что это
дело не для ученика. Можешь наврать, что меня приведешь, а сам ноги
в руки и беги отсюда. Так и быть, оставляю тебе аркебузу. Будешь
жив – привези назад. Я в Брукмере до конца ярмарки точно пробуду, а
скорее всего там же и на зиму останусь. Остановлюсь на постоялом
дворе «Под болотным змеем». Найдешь – тебе всякий покажет. Ну,
удачи тебе.
Он хлопнул меня по плечу, сжав его
вместе с ремнем аркебузы. Отчего-то мне вспомнилось, как пару дней
назад меня так же напутствовал Грановский.
***
В приземистой глинобитной хижине,
куда привел меня деревенский староста, было темно и пахло
одновременно несвежим бельем, жареным мясом, пылью и сыростью. Свет
сочился в нее сквозь единственное окошко, забранное пузырем. У
печи, похожей на русскую, возилась с ухватом дородная женщина, а с
полка на диковинного гостя смотрели несколько ребятишек. Старшему
было лет двенадцать, младшим в районе пяти. То и дело в окне можно
было увидеть лицо кого-то из любопытствующих селян.
Усевшись на лавку за низкий стол из
влажного темного дерева, накрытый полотняной скатертью, я невольно
впился глазами в горшок, из которого поднимался густой пар,
пахнущий чем-то вроде пшенки. Аромат ударил в голову, она в ответ
закружилась, а ноги стали посылать в голову панические сигналы о
том, что они отказываются встать с лавки. Невольно сглотнул слюну,
стараясь унять заходивший ходуном желудок, и сосредоточиться на
словах старосты, который, оказывается, все это время мне что-то
говорил.
– Так вот, значить, тогда эта пакость
и объявилась. Раньше-то, еще пару лет тому, от него до леса больше
лиги было, она и не совалась. А тут на-поди. Теперь не знаем, что и
делать. И главное, здоровенные, что твой гусь. Что им сделаешь?
Пробовали вилами гонять, да все без толку! Огня только боятся, да и
то несильно. Коли огонь – так не лезут, а как погасишь – сразу
налетят. Тоже всю ночь жечь не будешь…
– А как они выглядят? – спросил
я.
– Да как сама смерть, значить,
страшные! – не слишком обнадеживающе объяснил староста. – Крылья,
как, например, у мыши летучей, а башка – один рот сплошной,
зубищами усыпанный. И на хвосте – шип, видать, ядовитый. Тилли-то
он этим самым шипом и кольнул, так тот теперь лежит в избе, бредит,
нога вся распухла.