– Всем не поможешь, – мрачно буркнул
Олег. – Тебе это все пока внове, но ты еще тут такого насмотришься…
Поймешь, что помогать надо тем, кто не обречен. И кто поможет тебе.
Ладно, пойду я на боковую, что ли.
Отдав монетку подавальщице в грязном
переднике, он поспешно ушел наверх, кивнув мне на прощание.
Брукмер мы с Винсом покинули три дня спустя вместе с обозом все
того же Матеуса Бажана, который на сей раз гнал обратно в Кирхайм
повозки, нагруженные разнообразной материей.
В день отъезда светило яркое солнце, и воздух был наполнен
затухающим осенним теплом. Но уже на следующий день небо наглухо
затянуло тучами, и зарядил мокрый снег. Дорога раскисла, идти
приходилось по обочине, быки надрывались, вытягивая колеса из
чавкающей жижи. Грязь была такая, что в одном месте я едва не
оставил в ней новенький сапог, а в другом пришлось вдвоем с Винсом
вытаскивать из нее испуганно блеющего барана. Кстати, Барана я
назвал Джипом – слишком уж часто приходилось с ним преодолевать
бездорожье.
Ночевали прямо на обочине, натянув над головами запасной плащ
наподобие тента и надеясь не окоченеть за ночь насмерть. Люди
Бажана ко мне привыкли, и охотно делили еду. С одним из них,
командиром наемников по имени Нуту, усатым громогласным здоровяком,
смахивающим на Олега на стероидах, мы время от времени даже
по-дружески беседовали.
Он рассказывал, как в юности плавал с купеческим коггом за
пролив в вольные города, имел в каждом из них по любовнице,
научился у тамошней стражи орудовать нагинатой и искривленным
мечом. А теперь вот остепенился, завел в Кирхайме семью, растит
детишек, и вот везет дочке деревянную куклу известного брукмерского
мастера, а сыну – пистоль, совсем как настоящую, с кремнем, который
искрит при ударе.
Меня он, как и Бажан, все норовил расспросить, откуда я родом и
кем был до того, как вышел на Чернолесский тракт. Но поскольку я не
знал, что можно говорить местным людям, что нельзя, и как вообще
внятно объяснить им мое происхождение, то, в основном, или
отшучивался, или ссылался на то, что дал обет забвения
прошлого.
О том, что такой обет существует, я узнал, разговорившись в
«Болотном змее» со странствующим монахом, совершенно синим от
пьянства сквернословом и обжорой. Уплетая заказанного мной
фаршированного зайца, он пересказал мне жития всех восьмерых
почитаемых в местной религии Мучеников, снабдив их собственными
комментариями, весьма остроумными, хотя и похабными.